 |
ЖУРНАЛ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ
| 11-2009 |
ОФИЦИАЛЬНАЯ ХРОНИКА
Человек, который шел против течения
Выступление Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла на конференции,
посвященной 80-летию со дня рождения митрополита Никодима (Ротова)
Ваши Высокопреосвященства, Преосвященства, досточтимые отцы, братия и сестры!
Я хотел бы несколько слов сегодня сказать о владыке Никодиме, хотя многое было уже сказано и год тому назад, когда мы вспоминали 30-летие со дня его кончины, и много раз мне приходилось говорить в связи с годовщиной смерти владыки. Поэтому сегодня я хотел бы остановиться на нескольких моментах, которые, мне кажется, очень важны для понимания личности покойного владыки Никодима.
Человек – это социальное существо. Среда оказывает на нас колоссальное влияние. Мы даже себе до конца не представляем, не отдаем отчета в том, насколько наши мысли и поступки детерминированы этими внешними влияниями. Когда человек живет в соответствии с этими влияниями, когда он вписывается в среду обитания, то чаще всего он испытывает от этого комфорт. Потому что среда – это очень сильная энергетика, и жить в соответствии с законом среды проще и комфортнее. Не требуется так много сил на преодоление внешних обстоятельств. Это все равно как плыть по реке, по течению. Чем быстрее течение, тем проще плыть, можно вообще двигатель отключить, парус убрать, сама река несет нас.
Что касается истории нашей страны в ХХ веке, то у той реки, у этого исторического потока, в котором оказалась страна, было очень мощное течение, настолько мощное, что движение против этого течения оказывалось совершенно нереальным. Может быть, оно было таким мощным и монолитным потому, что все те, кто пытался развернуться против течения, этим течением уничтожались. И к тому времени, когда владыка митрополит вышел на свое церковно-общественное служение, все было отлажено, в том числе и в церковно-государственных отношениях. Всякая попытка церковной автономии по отношению к власти была уничтожена с корнем. Никакой самостоятельной позиции, даже в мелочах, быть не должно. Всё решали люди, светские люди, которые определяли, кому быть архиереем, кому не быть архиереем, что говорить священнослужителям, что не говорить.
И нужно сказать, что измученное гонениями и страданиями русское духовенство в эти послевоенные годы, получив хоть какое-то нормальное право и возможность служить Богу, совершать Евхаристию, крестить детей, отпевать покойников, не то что смирилось, а приняло все то, что существовало в стране. Течение было быстрым, и Церковь, оказавшись в этом течении, двигалась вместе со всеми. И люди благодарили Бога за то, что не было больше гонений, что больше не расстреливают духовенство. Храмы закрываются, но с этим приходилось мириться, как со злом, неизбежным злом.
Стереотипы мысли очень важны. Вообще стереотипы – это очень большая сила. Человек начинает мыслить стереотипами, когда он воспитывается в системе, продуцирующей эти стереотипы. И в сознание, в том числе и многих церковных людей, приходили вот такие мысли: «Ну что ж поделать, сделать ничего не возможно, слава Богу, что Церковь как-то существует».
Никогда не забуду одного очень благочестивого ленинградского священника, который был дружен с моим отцом. Когда он узнал о том, что я собираюсь идти в семинарию, он стал чистосердечно меня отговаривать. И главный аргумент сводился к следующему: «Ты понимаешь, даже на нашу-то жизнь, наверно, не хватит этого служения, все закончится гораздо раньше. Что ж ты будешь обрекать себя на что-то плохое в жизни?» Это был глубоко верующий человек, пастырь, которого любили люди.
Движение в этом потоке формировало мышление. Почему я об этом говорю? Потому что владыка Никодим был тем человеком, который позволил себе развернуться против течения. Только великим людям дана возможность посмотреть на ситуацию с иной точки зрения, не с той, с которой все смотрят. Все смотрели изнутри этого потока. Все свыклись, все привыкли. А владыка Никодим посмотрел на все это движение с какой-то другой стороны. И он понял, что тогда требовалось Церкви для того, чтобы изменить ситуацию. Он понял, что Церковь не может из этого потока выскочить, ей этого не дано. Но привнести некую автономию внутрь этого потока, защитить, в первую очередь, кадровую политику Церкви от грубого вмешательства власти – это необходимо.
И он тогда начал действовать изнутри этого потока. Он рассказывал нам, близким для него людям, что, еще будучи молодым иеромонахом Ярославской епархии, он смело общался с представителями власти, с тем же уполномоченным по делам религий, и пытался доказать этим людям, что между ними и ним нет разницы. Он не изгой общества, он не меньший патриот, чем они, он родился в советское время в советской семье, у него не было родственников за границей (что тогда было очень опасно), у него не было связей с дореволюционными эксплуататорскими классами, он был советским человеком. И настаивал на своем праве в диалоге с советскими чиновниками ставить себя на равный уровень с ними, говорил с ними не языком человека униженного, напуганного, боящегося каждого грозного взгляда начальника, а пытался поставить себя на равный уровень и вести диалог с властью.
Власть к этому не была приучена. Какой мог быть диалог? Все отношения с Церковью сводились к следующему: указание власти должно было приниматься Церковью.
А здесь появился молодой энергичный человек, на которого нельзя показать пальцем и нельзя его ни в чем обвинить и ни в чем заподозрить, он действует изнутри потока.
Для того чтобы было так, ему должны были доверять, в том числе и представители власти. И владыка осуществлял абсолютно филигранную дипломатическую работу. Никогда не поступаясь истиной и не идя против истины, он умел говорить таким образом и таким языком, которые убеждали власть в том, что перед ними не враг. Потому что если бы убедились в том, что перед ними враг, его бы просто не существовало как митрополита, тем более Ленинградского и Новгородского. Что же удалось сделать владыке?
Есть у нас такое понятие, я его очень не люблю, но оно вошло в нашу историческую науку, понятие «сергианство». Само по себе это понятие с личностью Патриарха Сергия прямо не связано. Это скорее то, что Церковь переживала в более позднюю эпоху, когда было сломлено всякое сопротивление. Суть этого явления заключалась в том, что всё, включая и кадровую политику, определяла власть. И вот владыка был первым человеком, который изнутри системы стал эту совершенно неправильную схему отношений Церкви и государства разрушать. У него был реальный диалог с властью, в результате которого власть очень часто меняла свое мнение. А чем иным можно было объяснить многие и многие архиерейские хиротонии, привлечение к служению молодых, по тому времени образованных людей, с новым взглядом на жизнь? Не чем другим, как его способностью переубеждать власть, а если власть отказывалась от своего взгляда на того или иного человека, то значит, это был реальный диалог. Не всегда владыка побеждал, но счет всегда был в его пользу.
Я могу назвать конкретные имена людей, которые, наверное, не стали бы никогда архиереями, если бы не владыка Никодим. В первую очередь, это покойный Святейший Патриарх Алексий – тогда никому не известный священник в маленьком провинциальном городе Йыхви, родившийся в буржуазной Эстонии, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Владыка Никодим увидел этого священника, случайно посетив город Йыхви. И очень скоро этот священник стал епископом и первым заместителем владыки Никодима. Здесь, в этом городе, следует вспомнить и о почившем владыке митрополите Антонии (Мельникове), который бы никогда не стал архиереем, если бы не владыка Никодим.
Я могу продолжать этот ряд. И, как было сказано, действительно, ко времени перестройки, ко времени перемены церковно-государственных отношений те люди, которые стали архиереями благодаря владыке Никодиму, приняли на себя весь груз управления Церковью. Практически весь Синод состоял из тех, кого владыка Никодим тем или иным способом привел к архиерейскому служению.
Конечно, когда человек выпадает из системы, то для многих это кажется опасным, неправильным, слишком радикальным. Ведь привыкли все к движению по течению, даже в Церкви люди привыкли к этому движению. И я помню, как не все из санкт-петербургских архиереев были в восторге от деяний митрополита. Сложилась система согласований с уполномоченным по делам религий: так уютно, просто – позвонил, согласовал и живи спокойно. А тут появился митрополит, с которым надо вдруг согласовывать свои действия. Ведь проще с одним, чем с двумя. Владыка переломил и эту ситуацию в Петербурге, и вокруг него образовался круг единомышленных ему священнослужителей разного возраста: и людей пожилых, и среднего возраста, и совсем молодых, опираясь на которых он действительно перевернул жизнь всей епархии. Вместо застоя, умирания, движения по течению здесь вдруг забурлила встречная энергия.
И в этом зале многие присутствуют из тех, кто были участниками этого процесса. Они подтвердят, что все было точно так: и тысячи людей на богослужениях, и новая молодежь в духовной школе, и новый дух, который привнес владыка.
Но кому-то это всегда не нравится. Не нравится тем, кому приятно и комфортно плыть по течению. Поэтому была и в то время оппозиция владыке. Кое-кто недоуменно пожимал плечами, кому-то не нравились его длинные службы, кому-то не нравилось многое из того, что он делал, но абсолютное большинство людей его горячо поддерживали и были с ним.
Одной из черт владыки, которая проистекала из его характера, из его жизненной истории, был максимализм. Он действительно был максималистом, а потому с ним было трудно. И особенно трудно было тем, кто был рядом с ним. Я сегодня уже имел возможность сказать, что владыка обладал таким опасным свойством: он не испытывал чувства усталости. Усталость организма – это сигнальная система, которая говорит об опасности. Когда человек устает, то организм сигнализирует, что нужно остановиться. У владыки этой системы не было, он мог три-четыре ночи не спать и работать. Мы все рядом с ног валились. Вспоминаю, что утром, когда мы умывались, почти всегда из носа текла кровь. Вот такой был ритм, такое было напряжение в работе, и мы действительно с ног валились, а он ходил и удивлялся: что вы такие слабаки, почему же вы так? Ну вот, наверное, это и привело к тому, что в сорок восемь лет человек скончался от седьмого инфаркта. Но ведь такой максимализм опять-таки не для всех комфортен, не всем приятен. И кому-то из собратьев-архиереев это не нравилось, потому что на фоне владыки Никодима была видна бездеятельность того или иного владыки, и поэтому не было стопроцентной поддержки. Хотя, конечно, еще раз хочу сказать: абсолютное большинство, в том числе епископата, его поддерживало и считало его действительно реальным лидером нашей Церкви.
Когда сталкиваешься с такими людьми, как владыка Никодим, то кажется, как было сказано об этом в одном фильме, что человек живет не в свою эпоху. Действительно, если разложить все по полочкам и логически представить – его жизнь, его мысли, его убеждения, – то, наверное, эпоха, которую мы переживаем, – это его эпоха.
Но, с другой стороны, сегодня многие люди, в том числе и в Церкви, достигают больших успехов. Я сейчас, уже будучи Патриархом, имею возможность посещать многие епархии и вижу, какую огромную работу выполняют епархиальные архиереи и как много сделано. А тогда реальные дела мог делать только он один. И возникает вопрос: а какая же эпоха является его эпохой? Нынешняя эпоха, в которой он был бы одним из многих, или та эпоха, когда он был одним-единственным реальным примером для всех, в том числе и в первую очередь для той молодежи, которая его окружала?
Мне кажется, что Господь приводит к служению людей в то время и в том месте, где они более всего нужны. Поэтому сложнейшая, жестокая эпоха, в том числе и эпоха хрущевских гонений и наступившего потом застоя, и была его, владыки Никодима, эпохой, преодолевая которую, он явил удивительный образец преданности Церкви и личного мужества. И поэтому действительно можно сказать, что его жизнь была жизнью исповедника, который отдал самое дорогое, что у него было, – собственную жизнь, для того чтобы, может быть, наступила та эпоха, в которую нам с вами приходится трудиться.12.10.2009
