 |
ЖУРНАЛ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ
| 12-2011 |
ЦЕРКОВНАЯ ЖИЗНЬ
Смирение – самая большая духовная радость
Игумения Георгия (Щукина)
Все, кто бывал в Горненском монастыре, знают рассудительность и радушие его настоятельницы игумении Георгии (Щукиной) и идут к ней за благословением. Вот уже более 60 лет матушка подвизается в ангельском чине. 14 ноября ей исполнилось 80 лет, однако она по-прежнему неутомима в трудах и с юношеской радостью несет свое послушание. О своем удивительном пути в Иерусалимский монастырь и современной жизни его насельниц мать Георгия рассказывает «Журналу Московской Патриархии».
– Мать Георгия, вы приняли монашество в юном возрасте, но уже успев пережить тяжелые военные годы. Как Господь привел вас к монашеской жизни?
– Монашеский путь спасения я избрала еще в подростковом возрасте, мне шел пятнадцатый год. Конечно, все мы жили в непростое время: за веру в Бога власти преследовали. В 14 лет, сразу после войны, я пошла работать в столовую, это помогало выжить, но мне было там морально очень трудно. Ведь после всего, что пережили в войну, тут я сталкивалась с воровством, люди жили бедно, им приходилось обманывать, продукты таскали постоянно, разворовывали и меня заставляли класть меньшую порцию людям в тарелки.
Наша большая семья вся была верующей. Некоторые из моих тетушек тоже имели желание стать монахинями, но в монастырь им мешали уйти то революция, то война. Моя тетушка Матрена имела дома Евангелие, Псалтирь и другие книги. К ней по воскресным дням после Литургии приходили подружки попить чаю. Взрослые просили меня: «Валя, почитай, почитай нам. Сегодня такой-то праздник». Тетушка имела и несколько томов «Житий святых» святителя Димитрия Ростовского. Вот я потихонечку их читала вслух. Тетушка была очень осторожной, старалась всё делать так, чтобы никто из посторонних не видел и не знал, что у нее имеются церковные книги.
Я же посещала городские храмы в Ленинграде и сейчас с благодарностью вспоминаю всех священников, которые в те годы нас духовно окормляли. Любила ходить в Никольский, Казанский, Владимирский храмы, особенно к Владимирской иконе Божией Матери. В какой церкви читали акафисты, я туда и старалась ходить. Батюшки как-то меня все знали. Они меня звали петь акафист в том или ином храме. В 1948 году в городе открылась духовная семинария, там оказалась чтимая икона Божией Матери «Знамение». По средам здесь всегда читался акафист, поэтому я туда тоже любила ходить. В семинарии замечательные проповеди произносил отец Александр Осипов. Да и во всех других храмах мне было очень хорошо. Вот и отец нынешнего Святейшего Патриарха Кирилла протоиерей Михаил Гундяев был прекрасным проповедником. Такие он говорил проповеди, что заслушаешься. Помню и отца Александра Медведского, отца Василия Ермакова... Один раз я была в семинарии на Рождество, и отец Александр говорит слово: «Дорогие мои! Сегодня такой великий спасительный праздник. Господь сошел на землю, где Он родился в ясельках и волхвы принесли Ему дары: смирну, ладан и ливан. А что мы принесем Господу? » А я стою и думаю: «Господи, что же я могу принести Тебе? У меня ничего нет. Возьми меня, я себя Тебе отдаю!»
Потом стала просить родственников устроить меня в монастырь. А тетушка Матрена после всего пережитого нами вместе в блокаду об этом и слушать не хотела! Она говорила: «Знаешь, как в монастыре надо трудиться и подвизаться? Ты еще совсем ребенок, не сможешь. Да и монастырей сейчас нет – все позакрывали». А я думала, что раз есть у меня такое желание, раз трудиться буду ради Господа, то всё выдержу. Я, конечно, очень плакала и просила Божию Матерь устроить меня в монастырь и смягчить сердце моей тети.
О моем желании знали некоторые батюшки. Они посоветовали поехать к старцу Серафиму Вырицкому за советом. Когда я к нему приехала, у его дома было много народа. Его келейница подошла ко мне и спрашивает: «А ты чего»? «Я из Ленинграда, и у меня очень серьезный вопрос»,-ответила я. Через пять минут она вернулась и отвела меня в домик к отцу Серафиму. Сидевшие в очереди начали роптать и говорить, что они находятся у дома с вечера, но келейница провела меня. Батюшка Серафим лежал в постели и был очень похож на преподобного Амвросия Оптинского, есть такая известная литография, где он лежит на подушке. Я опустилась на колени, плачу и ничего не могу сказать. А он сам стал расспрашивать. Я отвечала на все вопросы. А про монастырь боюсь даже спросить, думаю: ну кто я такая? В монастыре жили такие подвижники, а кто я»? Но отец Серафим стал дальше меня расспрашивать, и тут уж я не выдержала, говорю: «Батюшка, я так хочу в монастырь». А он отвечает: «Вот-вот. Матерь Божия тебя избрала, и ты должна жить в монастыре». Затем указал мне на фото на стене и сказал: «Посмотри на твой монастырь». Это оказалась Пюхтица. «А тетушка твоя пусть ко мне приедет, я с ней поговорю!» – сказал отец Серафим. Так Господь сподобил, что весной 1949 года я приехала в Успенский Пюхтицкий монастырь.
– Какой след оставила в вашей памяти блокада?
– Я была маленькой девочкой, но блокаду помню в подробностях. Помню, как приходила в магазин получать хлеб по карточкам, а там все меня отталкивали и часто отнимали хлеб.
Это голод заставлял, и люди уже не выдерживали. Один мужчина говорил моей тете: «Матрена Степановна, ты от меня никуда не уйдешь, будешь моя». Помню, он брал ножик, тряпку и вырезал у трупов мягкие места. А тетушка мне потом говорила, что хоть он и ел человеческое мясо, но всё равно умер.
Однажды к нам домой пришла знакомая и незаметно забрала с собой лежавшие на комоде продуктовые карточки. Все четыре продовольственные карточки исчезли, и осталась на всех одна «детская», по которой мы получали на день 125 граммов хлеба. Вот тут-то нас всех и подкосило. Мой отчим, которого мы с сестрами называли папой, умер и целую неделю лежал в коридоре, поскольку некому было его вынести. Моя тетушка послала меня к дальним знакомым: иди и скажи, что папа умер, и я, помню, шла целый день от слабости. И вот я иду потихонечку, смотрю, одна машина проходит, вторая, что-то сваливают, я сначала подумала, что это были дрова, а потом поняла, что вся площадь была уложена покойниками. Когда шла обратно, гора трупов выросла чуть ли не до второго этажа.
Потом нас эвакуировали через Ладожское озеро. У меня было обморожение, я лежала с другими больными, и на каждой остановке приходили санитары и безнадежных увозили. В подмосковном городе Орехове-Зуеве меня и мою сестру Ниночку положили на носилки и увезли как двух покойниц. Сестра не выжила, и ее похоронили в братской могиле. Я же очнулась в больнице, где провела около трех месяцев. У меня были отморожены руки и ноги, но Господь устроил так, что руки отошли, а вот на правой ноге хирурги пальчики ампутировали. Потом после долгих поисков я вернулась к маме, но пробыла с ней недолго – она вскоре умерла от сыпного тифа, ей было всего 35 лет. Из детского дома меня потом забрала тетка, и мы вернулись в 1944 году в Ленинград.
– Какими были Пюхтицы, когда вы там подвизались?
– Когда я пришла в монастырь, сестер еще было мало. Про то, что монастырь существует, никто не знал. Конечно, первые годы был огромный духовный подъем. Мы несли послушание безропотно, со смирением, но в этом была большая духовная радость.
Игумения поместила меня в одну келью с монахиней Аркадией, которая с 14 лет жила в монастыре и была духовной дочерью Иоанна Кронштадтского. Подвизались в обители и другие опытные старицы – «первые варваринские», как их называли. А мы, следующее поколение, потом стали «вторыми варваринскими», когда мать Варвара (Трофимова) стала игуменией. Так вот, от того первого поколения пюхтицких сестер мы учились очень многому. Видели пример, как с радостью и молитвой послушание все несли. Потому что иначе труды непосильные. Я еще застала то время, когда сестры пахали сами. Я бороновала, сеяла, с корня пилила сосны. А летом собирала стога из сена. Хотя была маленькая, тоненькая, но почему-то у меня всё получалось хорошо. И всё было легко. Мне кажется, я никогда не уставала. А клирос как любила! Проверили мой голос, слух – и сразу на клирос. Помню, с покоса бежишь, чередная или там всенощная, еще на стогу стоишь, метаешь, а думаешь, Владимирская или кому еще петь, и тороплюсь, чтобы хоть к елеопомазанию успеть.
Нашим благочинным был отец Алексий Ридигер, тогда даже никто и не думал, что это будущий Патриарх. Все восхищались его богослужением, оно было очень благоговейным, ну и сам он был молодой, высокий, красивый и молился очень сосредоточенно и вдохновенно. Поэтому на его службы приходило много молодежи. Когда он стал архиереем, ему пришлось спасать нашу Пюхтицу: монастырь в хрущевские времена собирались закрывать, уже взорвали Пюхтицкое подворье неподалеку. А владыку Алексия как раз посылали в Германию на конференцию. Он отказался наотрез от поездки, сказал, что, если поедет, расскажет там всю правду о закрытии монастыря и еще 36-ти приходов. Уполномоченному по делам религий пришлось идти на компромисс, он заверил, что монастырь трогать не будут. А потом владыка Алексий стал приглашать из-за границы группы разных религиозных и политических деятелей в наш монастырь. Помню, как мы их принимали: так как наш хор очень любили, мы всегда пели для иностранцев за трапезой, угощали их лучшими домашними яствами, показывали хозяйство, после чего они уезжали в совершенном восторге, а в каждом номере «Журнала Московской Патриархии» появлялись заметки о том, как проходили эти встречи. Заграничные гости, если бы увидели, что такой чудесный монастырь притесняют, смогли бы вынести этот вопрос на международный уровень, а советскому правительству это было бы очень неприятно.
– Что из опыта первых пюхтицких стариц вы взяли с собой в Горненский монастырь?
– Вспоминаю, как меня поразил рассказ одной монахини, матери Ираиды, которая тоже близка была к Иоанну Кронштадтскому и пришла в монастырь в 14 лет. В детстве с родителями она приезжала на пустую тогда Пюхтицкую гору, где была обретена икона Богородицы и под открытым небом совершалась Литургия. После всенощной маленькая девочка уснула и видела сон, где предстала перед ней высокая, красивая, в черном одеянии монахиня и сказала: «Дочь Ирина, ты хочешь быть Моей служанкой и жить в Моем доме?» «Хочу», – ответила девочка. «Приходи, и живи, и служи». Мать Ираида рассказывала нам: «Какая-то теплота, такое состояние меня охватило, я до сего времени не могу этого забыть». Вот тогда я поняла, что такое призвание.
О матери Ираиде я часто рассказываю сестрам и в Горненском монастыре, ведь не все на самом деле по призванию в монастырь приходят, от этого все их скорби, а в самой обители может быть нестроение. А если мы служанки Царицы Небесной и живем все в Ее доме, разве может нам что-то не нравиться, разве можем мы роптать? Поэтому старицы старой закалки, с которыми мне довелось жить в Пюхтицах, и бежали на любое послушание бегом.
– Какое послушание вы получили после Пюхтиц?
– Сначала наш владыка Алексий меня и матушку Варвару, игумению Пюхтицкого монастыря, благословил привести в порядок Иоанновский монастырь, что в Петербурге на Карповке, это было в 1989 году. Там решили устроить тогда Пюхтицкое подворье. За две недели, которые оставались до праздника Иоанна Рыльского, мы должны были убрать и подготовить разоренный храм к освящению. Мы не знали, как туда войти, с чего начать, это была настоящая мерзость запустения. Крысы, запахи, бутылки... Но с помощью Божией, что смогли, восстановили, за две недели нам написали временный иконостас, при помощи сестер наших монастырских вывезли горы мусора.
Со временем мы разрушили перегородки от туалетов на нижнем этаже и там нашли могилу дорогого батюшки Иоанна Кронштадтского. Владыка Алексий, тогда уже Патриарх, приехал к нам через два дня, и мы вместе молились у места упокоения великого праведника. Потом батюшку Иоанна канонизировали.
А через некоторое время Патриарх Алексий II позвонил мне и сказал такое, что я чуть трубку не выронила: «Ну хорошо, мать Георгия, спаси Господи за труды, а теперь вам надо потрудиться в Горнем монастыре святого града Иерусалима». Я испугалась: «Ваше Святейшество, простите, я, наверное, не смогу», а он отвечает: «На сегодня у меня одна ваша кандидатура. Пробудете, сколько сможете». Я снова начала сомневаться: «Святейшенький, я ведь не смогу. У меня характер не тот. Там надо такую, как матушка Варвара. Она строгая: и стукнет, и крикнет, а я так не могу». «Ничего, – отвечает Патриарх, – руководите, как сможете. Где-то надо любовью покрыть, где-то промолчать». И снова повторил: «Где-то любовью покрыть».
Я еще не знала об этом послушании, которое мне даст Святейший Патриарх, а отец Николай Гурьянов, к которому мы часто в Пюхтицах обращались за советом, за несколько месяцев до этого через посыльных передал мне на Карповку два конвертика. На первом было написано: «Игумении Георгии», а в нем лежал только маленький старенький крестик. И никакого послания. Через некоторое время получила от него другой конверт. В нем было несколько тысяч рублей. Потом я поняла, что это деньги на дорогу в Иерусалим. Ровно такая сумма и требовалась – три тысячи.
Но перед отъездом я всё равно смущалась. Помню, что приснопамятная матушка Варвара так сильно разволновалась, что у нее поднялось давление и повысился уровень сахара в крови. Она плакала всё время и говорила: «На кого ты меня оставляешь»? Поэтому перед тем как уехать в Иерусалим, я отправилась к отцу Николаю попрощаться и получить благословение. Мы пошли с ним в храм помолиться. Приложились к иконе Богородицы «Одигитрия», а потом он взял за руку и повел меня, робкую, в алтарь. Я удивилась, зачем это он меня в алтарь ведет? Но всё же сняла туфли, вошла в алтарь, стала креститься, а когда третий земной поклон делала, он сзади подошел, достал из-за печки большой крест и на спину мне его положил. А мне с ним, чувствую, и не встать в полный рост. Вот так в поклоне я и застыла с металлическим крестом на спине. Потом он снял этот крест и меня поднял: «Георгиюшка, это твой крест. Иерусалимский крест. Неси его. И Господь поможет тебе».
– Как вы начинали свое игуменское служение в Горненском монастыре? Сразу ли вы нашли общий язык с сестрами?
– Сестры меня приняли сразу. Когда Святейший Патриарх вручал игуменский посох, он им сказал: «Вот вам матушку привез!» А они ему отвечают: «Спаси вас Господи, Ваше Святейшество, мы давно матушку ждали». Ведь в Горнем монастыре не было игумений четыре с половиной года.
Патриарх Алексий сказал, что наша главная миссия – принимать паломников. Поэтому всё надо ремонтировать и восстановить обитель, как в свое время строили Пюхтицы.
И вот первая Страстная неделя. Мы получаем Благодатный огонь. В первый раз, когда я это увидела, осталось сильнейшее впечатление: видела всполохи, молнии, такое ощущение, что идет сильная гроза, гром. И над Кувуклией появилось какое-то облако. В это время уже в колокол ударили и Блаженнейший выходит с Благодатным огнем.
Так началась моя жизнь на Святой земле. Тогда паломников было немного, помню, когда мы в первый раз получали Благодатный огонь, то стояли у самой Кувуклии. Сейчас, конечно, всё по-другому, очень много людей приезжает, больше суеты кругом. Мы построили дополнительные корпуса и теперь можем принимать до 50 человек.
Поначалу было тяжело привыкнуть к порядкам, которые установлены в Горненском монастыре, поскольку всем там распоряжается Русская духовная миссия и без ее ведома я даже не могла поставить кого-то старшей сестрой. Но вот я тут с Божией помощью уже 20 лет. Пока были живы отец Николай Гурьянов и отец Иоанн (Крестьянкин), я переписывалась с ними и получала от дорогих наставников советы по устроению жизни в монастыре.
Когда я только прибыла в Иерусалим, мы срочно начали ремонтные работы. Святейший Патриарх Алексий II прислал нам семинаристов из Санкт-Петербурга. У нас не было ни воды, ни туалетов, ни телефонов, электричество было не везде. Через прохудившиеся крыши нас заливал дождь. В монастыре не было общей трапезы и нужно было устраивать монашеское общежитие.
Когда к нам стали приезжать первые паломники, мы подключились к городскому водопроводу, хотя до этого сестры собирали дождевую воду. Один из семинаристов помог нам починить телефон. Потом потихоньку с Божией помощью стали восстанавливать домики сестер, которые были в плохом состоянии и буквально разваливались.
– Как восстанавливался собор обители?
– С ремонтом собора было много проблем, потому что он был недостроенным. Его начали в 1910 году, а в 1914-м строительство прекратилось. До нас дошли только стены, внутри собора росли большие деревья, и приехавшие из Санкт-Петербурга семинаристы вырубали их. А потом, когда в 1997 году Святейший Патриарх прибыл в Иерусалим на празднование 150-летия Русской духовной миссии, он поднялся в собор и попросил нас как-то его достроить. Ну вот мы с помощью Божией его достроили. Совсем недавно доделали надежную кровлю, и теперь можно приступать к росписи.
– Во многих современных женских обителях трудовые послушания в порядке вещей. Но монашествующие сами отмечают, что не всегда получается тяжелый труд совместить с живой молитвенной традицией, без которой он оказывается бессмысленным. Как вы, выстраивая жизнь сестер в Горненской обители, решаете эту проблему?
– Это действительно очень большая духовная проблема современных монастырей. К нам в Иерусалим много приезжает и настоятелей, и настоятельниц, и они тоже говорят об этом. Что это – дух времени или недостаток опыта, сказать трудно. Для меня очевидно, что опыт первостепенен: сейчас ведь могут поставить игуменом того, кто и не жил в монастыре. У него у самого нет еще опыта, практики, а сразу в настоятели. Потом, самое главное, любовь должна быть в первую очередь к обители, к Богу, к послушанию. Мне было проще, так как я застала еще тех, кто подвизался до революции, а также Господь сподобил меня получать советы от мудрых пастырей. А отец Иоанн Кронштадтский всегда говорил пюхтицким сестрам: «Безропотно, только безропотно! И тогда три шага до Царствия Небесного!»
– Как вы добиваетесь послушания от сестер?
– Универсального рецепта нет. Сестры разные, и нужно быть внимательной к духовному состоянию каждой. Это нелегко, но таков уж игуменский крест. С кем-то надо быть строгой, с кем-то ласковой. Должна быть и самодисциплина. Я вспоминаю, как мы начинали жизнь в Пюхтицах, всё делали сами, своими руками, это, казалось, превышало все человеческие силы, но мы делали всё за послушание, и Господь помогал. Вот и сестрам я сейчас об этом говорю. Надо, чтобы человек с пониманием и с любовью относился к делу, которое ему поручили. Одно только слово «благословите», и сестра уже спешит на послушание. Так должно быть у монахов.
Мыслей о том, чтобы нарушить какие-либо свои послушания, или таких, зачем я сюда пошла, у меня, слава Богу, никогда не было. Я 60 лет в монастыре прожила, а вот пред Богом, может быть, и ни одного дня.
– Часто приходится слышать, что, в отличие от 90-х годов, когда на волне неофитства в монастыри пришло много новых послушников, сейчас монашествующих становится всё меньше. Так ли это, по вашему опыту?
– Я думаю, что это не так. В России сейчас открывается очень много монастырей, поэтому и такого огромного количества насельников там быть не может, да и не должно, наверное. Но и, конечно, людей, у которых есть призвание к монашеской жизни, рождается немного. Это призвание особое.
Правда, когда сейчас молодежь поступает в монастырь, многие очень немощные. Я сама после блокады была, но никогда не смела сказать, что заболела, или плохо себя чувствую, или я устала, не могу, не пойду на послушание. Ведь монастырей было мало, и брали туда очень немногих. Мы боялись, что если старшие узнают о нашей немощи, то скажут: «Что, больная или слабая? Зачем она нам?» Выпишут, да и всё.
– Сколько у вас сейчас насельниц? Как пополняется их число?
– Сестры попадают к нам по благословению Патриарха. Сейчас у нас подвизаются 84 сестры. Не все живут непосредственно в Горненском монастыре, некоторые находятся при храмах в Хевроне, Иерихоне, Хайфе, Тиверии. В Русской духовной миссии на различных послушаниях трудятся 17 сестер. Отцу начальнику надо помогать, поскольку там постоянно проходят различные мероприятия.
Насельницы в монастыре были разных национальностей. И румынки, и русские, и с Украины. За последние 20 лет мы дважды собирали сестер из Пюхтицкого и других монастырей, чтобы пополнить число насельниц.
Перед интронизацией Патриарха Кирилла я встречалась с ним в Москве. Я рассказала ему, что число паломников с каждым годом увеличивается и сестер не хватает, гидов не хватает, если сестры ходят гидами, то на клиросе – недостаток, петь некому! Патриарх дал свое благословение и распоряжение по монастырям, к нам приехали сестры из разных мест. Одна сестра – из Пюхтиц, еще одна – с Карповки, из Иоанновского монастыря, несколько монахинь из Москвы. Так что небольшое пополнение у меня есть.
– Как вы помогаете молодым сестрам найти свой путь в монастыре?
– У нас в Горненском монастыре живут пять схимниц, настоящие старицы. Когда мы начинаем какое-либо дело, я всегда к ним прихожу и говорю: матушки, помолитесь. Кроме того, молодые монахини поручаются их духовному руководству.
Иногда я напоминаю: «Сестры, а мы-то где живем? Здесь Сама Царица Небесная была, родился Иоанн Креститель, Захария и Елисавета жили. Как же нам надо нести послушание, как здесь жить!» Но посмотришь на иных, они идут не подвизаться, а жить в монастыре. Они думают, келья будет, сыта буду, буду что-то немножко делать, буду молиться. Многие просто что-то ищут, а что – сами не знают. Надо себя постоянно спрашивать, а для чего я пришла в монастырь?
Потом у нас часто исповедь. Это тоже очень много дает. Например, в Пюхтице немножко реже причащались. Но здесь просто чувствуешь какую-то потребность чаще. И у Гроба Господня, и в праздники сестры просят причаститься. Иногда бывает и каждую неделю, если видишь, что сестра начинает унывать. Но бывает, если провинилась, тогда не благословляю, скажу: «Тебе будет наказание, не поедешь ко Гробу, и не благословляю причащаться». Это самое большое наказание – не ехать ко Гробу.
Я всегда говорю, что вы приходите сюда не жить, а подвизаться. И болезни, и скорби – всё это скоро пройдет. Надо сейчас потрудиться для вечности. Цель должна быть. Спасать свою душу ради любви к Богу, ради Царствия Небесного.
Может быть, сейчас сбываются пророчества о том, что оскудела земля преподобными. Нет сейчас ни старцев, ни подвижников, ну, может быть, только на Афоне кто-то еще остался. Но ведь у нас есть свидетельства о людях высокой духовной жизни, много литературы. Помимо обязательного для всех чтения Евангелия, Псалтири, житий святых, я рекомендую сестрам читать оптинских старцев. Ведь у них тоже были искушения и падения были. Бывало так, что многих не понимали. Была и неприязнь даже от братии, может быть, кто-то и посмеется, всякое было. Но терпели, смирялись, молились и шли своей дорогой. А самое главное, конечно, любовь к Богу.
Конечно, сейчас другой уже дух у людей, много больных и слабых. Нужно укреплять их духовной беседой. Стараешься заглянуть им в душу, поспрашивать, зачем пришла в монастырь, что можешь сделать? Поститься не можешь, только молиться – смиряйся. Господь и малое примет, если со смирением, с покорностью, без ропота – Господь примет и это.
Я смотрю за сестрами: вот они едут в автобусе с туристами, и им всё время приходится не молитву читать, а говорить, отвечать на вопросы, что-то рассказывать. Это очень тяжело. У них уже волей-неволей молитвы нет. А монах без Иисусовой молитвы – как черная головешка! Идешь ли ты с группой паломников, чистишь ли картошку, всегда надо творить Иисусову молитву.
– Раньше поездка в Иерусалим ко Гробу Господню часто была в лучшем случае религиозным туризмом, а то и вовсе некой ознакомительной экскурсией. Изменилось ли отношение людей к паломничеству за прошедшие 20 лет? Изменились ли сами паломники?
– Группы у нас бывают разные. Не только во главе с архиереями. Хорошо, если в группе есть священник, потому что он может совершить таинство исповеди. В большинстве своем люди теперь приезжают подготовленными, но всё равно у наших сестер, которые сопровождают группы, очень ответственное послушание. Рассказывать паломникам приходится многое. Это требует большого терпения, но сестры всё выполняют за послушание и смиренно несут этот крест. У нас ведь это главная особенность, и я понимаю, почему мне так особо указал на нее покойный Святейший Патриарх Алексий II. Живем мы на Святой земле, и желающих побывать у нас тысячи и тысячи. Все хотят приехать, послушать, поклониться и помолиться.Беседовала Антонина Мага,
фото из архива Русской духовной миссии
