Некоторые особенности восприятия слова, придание ему особого статуса, связаны зачастую не с особенностями его смысла, а с другими характеристиками, в частности, с его внутренней формой, частотным распределением, ассоциативными связями, этимологией и пр. Эти характеристики можно скорее отнести к области стилистики, а не чистой семантики.
Стилистический анализ подразумевает три аспекта (как, собственно, и анализ высказывания)[1]: собственно стилистику текста безотносительно к чему бы то ни было (имманентную стилистику), стилистику генетическую, ориентированную на фактор «источника», в частности на автора[2], на обстоятельства создания текста, и, наконец, стилистику восприятия, ориентированную на адресата и его восприятие данного текста или отрезка речи. Некоторые тексты могут представлять интерес только с какой-то одной точки зрения, например как конкретный факт биографии автора при малоинтересном содержании. Или только как феномен восприятия (к ним можно отнести слова популярных песен, зачастую полностью лишенные интереса, но которые знают наизусть миллионы людей). В любом случае полностью интерпретировать текст в стилистическом отношении можно при комбинации этих трех подходов. Далее все эти три аспекта будут интересовать нас в отношении модальных слов-«сорняков» или «паразитов».
К стилеобразующим факторам можно отнести особенности частотного распределения слов (или типов лексики, например частей речи) в речи или тексте. Частотные характеристики обычно присутствуют в списке необходимых аспектов изучения функционирования слова в речи или тексте с целью получения его полной стилистической характеристики. Этот фактор также является одним из центральных в исследовании отдельных художественных текстов или текстов конкретных авторов (например, [Van Rutten 1975] или [Михеев 2003]). Наряду с «повышенной» частотностью, изучению подлежат и факты отсутствия слова или его пониженной относительно «нормальной» частоты (см. об этом, например, [Gardes-Tamine 2001]). Отклоняющуюся от «нормы»[3] частоту можно непосредственно наблюдать в тексте или речи: нас будет интересовать повышенная частота некоторых модальных слов именно в коротких фрагментах речи.
Действительно, среди модальных слов встречаются такие, которые способны употребляться на коротком отрезке речи, буквально «через слово»:
Ну, мы, значит, пошли, значит, выпили, а она, значит, сидит и ждет нас на сквере. Я, значит, говорю ей, шла бы ты домой, а она как закричит, значит, как пошла на меня…
Я, вот как бы, хотела вас предупредить, сегодня воду отключают с девяти утра, ну, и надо, вот как бы, позвонить узнать, когда снова включат, а то я, вот как бы, уже не успеваю — на работу опаздываю.
Ниже, в § 1 мы рассмотрим, какими свойствами обладают паразитические модальные слова и выражения (1.1), более подробно проанализируем паразитическое как бы (1.2) и попытаемся сформулировать определение, позволяющее обособить слова-паразиты в отдельный класс (1.3). В § 2 мы рассмотрим типы сверхчастотных модальных слов в русском языке, в § 3 — во французском. Далее мы покажем, что возможность сверхчастотного употребления для тех или иных единиц связана, с одной стороны, с их семантикой, допускающей достаточно широкую область действия, с другой стороны — с языковым сознанием, «поощряющим» те или иные фоновые установки (§ 4).
Даже в очень обширном корпусе устной речи контекстов со сверхчастотным употреблением модальных слов может не оказаться вовсе или их количество будет очень незначительным. Письменные тексты, будь то даже драматические произведения[5], также не дают достаточно полного представления об этом явлении. Работа с информантами не эффективна, поскольку интересующие нас контексты подразумевают ослабление контроля над собственной речью, чего трудно добиться «по заказу». Именно поэтому в качестве материала использовались собранные автором в течение нескольких лет примеры из теле- и радиопередач, а также «подслушанной» спонтанной речи.
Вопреки принятой точке зрения мы будем исходить из того, что в семантическом отношении слова-паразиты мало чем отличаются от прочих представителей класса модальных слов, частиц и вводно-модальных выражений. Более того, их традиционно выдвигаемое основное свойство — возможность опустить их без изменения смысла — может быть приписано очень многим контекстам с «нормальными» (не паразитическими) модальными словами. Многие авторы даже включают это свойство в определение всего класса модальных слов (см., например [ДСРЯ 1998]).
В качестве отличительной черты слов-паразитов многие исследователи отмечают редуцированное произношение. В отличие от часто встречающейся точки зрения, эти слова не всегда относятся к «пониженному» (см. ниже) стилю и, более того, встречаются в речи людей с очень высоким культурным уровнем[6].
Словам-паразитам также приписывают определенную нагрузку в ритмической организации речи (см., например, [Розанова 1983] или [Gadet 1992]). Безусловно, это своего рода опоры, «отбивающие такт» речи (к этому вопросу мы вернемся в § 4)[7].
Многие исследователи, и в том числе В. В. Виноградов, указывали на некоторые особенности функционирования модальных единиц именно в разговорной речи: «Модальные слова и частицы в разговорной речи несут те же логические, экспрессивные и стилистические функции, что и в книжном языке. Но, кроме того, здесь они иногда служат своеобразной “алогической”, экспрессивной приправой речи и даже ее орнаментацией» [Виноградов 1972: 581].
Мы попытаемся показать, что в отличие от прочих модальных единиц слова-паразиты способны употребляться с повышенной частотностью на коротких отрезках в спонтанной речи достаточно репрезентативного количества говорящих. Такие сверхчастотные контексты являются в каком-то смысле «кризисными». Как было отмечено выше, даже в большом корпусе записей диалогов они достаточно редки. Тем не менее именно такие контексты, как нам кажется, связаны с осознанием тех или иных слов и выражений как паразитических, а отнюдь не то, что последние можно опустить. Именно такие контексты мы будем чаще всего использовать в качестве примеров.
Информация о возможном сверхчастотном употреблении тех или иных модальных слов может являться общим языковым достоянием носителей языка. Однако в некоторых случаях она может не быть осознана (или замечена) как таковая. Это связано с тем, насколько слово или выражение «броско», насколько оно характерно для той или иной социальной группы или стилистического пласта лексики. Так, выражения типа того (что), типа однозначно воспринимаются как паразитические. Выражение это самое также не является стилистически нейтральным. Типа и типа того (что) скорее принадлежат к молодежному жаргону, а это самое — к просторечию:
Я, типа того что, зачет сдавать не пошел, у меня даже и зачетки с собой не было… Сказали, десятого, типа того что, можно подойти… А теперь, все, баста, кто не сдал, типа того, теперь с хвостом на осень…
Он пришел, типа, Маше помочь… Типа, она без него не справится… Он, типа, ей все покажет… Объяснит, типа…
Ты, это самое, не трогай его, а то он, это самое, проснется, плакать будет, потом его, это самое, не успокоишь.
В то же время паразитический характер стилистически нейтральных не знаю или короче заметен не сразу:
Ты бы взял, не знаю, позвонил бы ей, что ли… А то она с тобой, не знаю, и разговаривать после этого не будет… Вы что, не знаю, совсем одурели? Ссориться по таким пустякам… Это уж, не знаю, последнее дело…
Пришел, короче, чтобы в редакцию статью занести… А она, короче, решила, что я из администрации, и стала мне про все свои несчастья рассказывать… Про здоровье, короче, про семейную жизнь, про коллег…
Восприятие подобных слов и словосочетаний как паразитических, или как «сорняков» связано с тем, что их сверхчастотное, «кризисное» употребление в процессе коммуникации не оправдано с точки зрения слушающего. Говорящий, в речи которого на коротком отрезке слово-паразит повторяется несколько раз, выступает в роли человека, который не вполне контролирует себя (во французской традиции такого рода явления часто причисляются к языковым тикам по аналогии с нервными), то есть допускает специфическое стилистическое отклонение от нормы. Однако отсюда не следует, что слова-паразиты в отличие от «нормальных» модальных слов являются пустыми, незнаменательными единицами. Просто они обладают способностью неоправданно размножаться в речи. Контексты с максимальным размножением, как было указано выше, достаточно редки. Однако даже в том, наиболее общем, случае, когда говорящий употребляет потенциально сверхчастотные модальные единицы без повторов, возникает ощущение, что эти слова стилистически отмечены:
Прочие семантические особенности слов должны фиксироваться в других зонах словарной статьи, например в стилистической… Они как бы относятся к другому регистру…
Положение о том, что слова-паразиты не меняют смысла высказывания, и уж во всяком случае, не влияют на его истинность, также нуждается в уточнении.
Рассмотрим эту проблему на примере модальной частицы как бы. Она, как и некоторые другие паразитические модальные единицы, может ослаблять высказывание с точки зрения его категоричности, агрессивности и пр. (это касается любых иллокутивных функций, в том числе и утверждений). Тем не менее, присутствие как бы позволяет формулировать высказывания, которые без как бы воспринимаются как не вполне корректные, ср.:
Я как бы знал, что сегодня заседание кафедры, но не был уверен[8].
?Я знал, что сегодня заседание кафедры, но не был уверен.
Это вызвано тем, что при нормальном употреблении глагол знать в эпистемическом отношении сильнее, чем быть уверенным (если знает, то уж точно уверен). Однако из я как бы знал не вытекает я знал.
Смысл как бы можно было бы сформулировать примерно следующим образом:
Как бы р
означает, что для говорящего ситуация q[9],
о которой идет речь, обнаруживает неполное совпадение с р или же, что
более об-
щая ситуация, включающая q, не полностью
совпадает с общей (подразумеваемой собеседником или «стандартной») ситуацией,
включающей р[10].
В этой экспликации отражена как семантика как (сравнение, отождествление), так и семантика бы (ирреальность)[11]. Однако из самой интерпретации не следует ни то, что р истинно (реальная ситуация может быть отождествлена с р), ни то, что р ложно или неопределенно (реальная ситуация не может быть отождествлена с р): несовпадение может затрагивать более общую (включающую данную) ситуацию и «стандартное» для собеседника положение вещей, подразумеваемое р, — тогда само р может быть истинно, то есть р будет совпадать с реальной ситуацией. Если же отличие касается самой реальной ситуации и р (ситуации, отраженной в пропозиции с как бы), то р будет неопределенно или ложно[12].
Чаще всего употребления как бы связывают с выражением неуверенности[13]:
Он как бы вчера уехал, но я точно не знаю… Спросите в канцелярии.
Однако фраза
После того как ему сделали операцию на колене, он ходил как бы пританцовывая
не только не предполагает истинности утверждения он ходил пританцовывая, но даже скорее утверждает его ложность, то есть в данном случае, также как и в примере (…как бы знал, но не был уверен), для говорящего из сходства не вытекает полное совпадение с реальным положением вещей[14]. Сюда же можно отнести контексты, где, например, пересказывается литературное произведение, спектакль или фильм (Он, как бы, ее любит, а ей, как бы, все равно). Однако здесь ложность специфическая, связанная с «фиктивным» характером событий.
В то же время в высказывании
Меня как бы Лена зовут… Я здесь живу…
по-видимому, такое тождество все же предполагается[15]. В данном случае имеется в виду, что несовпадение касается более общей ситуации, включающей данную, с некоторой заданной (быть может, собеседником) общей ситуацией, включающей p. Этот пример может показаться более «паразитическим», чем предыдущий, поскольку из приведенного контекста не понятно, в чем собственно заключается это несовпадение. Однако если мы рассмотрим высказывание
Меня как бы Лена зовут… Но я не та, кого вы ищете,
то здесь присутствие как бы кажется более оправданным, поскольку поясняется, чтó собственно не позволяет считать ситуации тождественными в полном объеме (хотя при этом высказывание Меня зовут Лена остается истинным). Аналогично
— А Иванов был на защите? — Как бы да… Но он ушел сразу после выступления оппонентов.
Аналогично
— Как бы да… Но что это меняет?
Вместе с тем, говорящий совершенно не обязан при каждом подобном употреблении как бы давать обоснование и сообщать, что именно мешает ему считать совпадение полным. Более того, он может руководствоваться тем, что никакие слова вообще не могут адекватно отобразить реальное положение вещей, или же что ничто не совпадает полностью со стандартным предполагаемым собеседником положением вещей, и поэтому употребление как бы уместно всегда.
Следует отметить, что модальное похоже, также указывающее на неполное сходство реальной ситуации с той, которая описывается пропозицией, включающей похоже, никоим образом паразитом в русской речи не является:
Похоже, они уже там;
Он взял, похоже, портфель и сумку.
Таким образом, наличие / отсутствие некоторых слов-паразитов может, с одной стороны, влиять на истинность высказывания, а с другой стороны, даже и на семантическую «правильность» высказывания.
Тезис о том, что, выступая в роли паразита, модальное слово или выражение выхолащивается, десемантизируется, также не может быть принят в полном объеме. Такие слова, как понимаешь или да, нацеленные на проверку правильности принятия сообщения собеседником, также явным образом выступают в своих семантически полноценных вариантах:
Он там, понимаешь… А им сказать ему нечего… Хана, понимаешь… Если не помочь, он же все может, да…
Сочетание как бы, как было показано выше, также пробегает в «паразитических» контекстах весь свой основной спектр значений. Более того, модальное вроде, не являясь паразитом (см. сноска 11), имеет очень похожие на как бы употребления, которые вряд ли имеет смысл рассматривать как десемантизированные.
В любом достаточно подробном семантическом описании в идеале должны быть отражены все возможные типы употреблений слова, и именно поэтому любое употребление, независимо от того, встречается оно в сверхчастотных контекстах или нет, в принципе должно быть учтено лексикографом. Некоторые употребления, как было показано выше, имеет смысл считать особыми. К ним относятся, в частности и употребления с некоторыми стилистическими фигурами. Например для как бы это контексты с логической литотой, смягчающей сказанное: Ну я как бы вас очень прошу… Такие стилистические фигуры обычно вводятся говорящим в речь сознательно, в то время как сверхчастотные контексты свидетельствуют скорее о частичной потере контроля над речью. Однако и возможность сверхчастотного употребления является в каком-то смысле стилистической характеристикой, и сверхчастотные контексты можно было бы отнести к особым употреблениям модальных единиц. В любом случае, насколько нам известно, в лексикографической практике не существует особых маркеров ни для слов, способных быть паразитами, ни для паразитических значений модальных и вводно-модальных единиц, если вообще имеет смысл говорить о том, что таковые существуют. Способность образовывать фигуры также фиксируется только в особых случаях.
Потенциально сверхчастотные слова призваны отображать то, что можно было бы назвать фоновыми установками: семантически они соотносятся с достаточно длинными отрезками речи и могут возникать везде, где это синтаксически возможно. Их частота в «кризисных» контекстах не оправданна с точки зрения слушающего, и неуместны они не столько своей семантикой, сколько своей частотой.
Рассмотрим некоторые случаи, которые по своей природе обнаруживают сходство с рассматриваемым нами явлением.
Хезитативные частицы (например ну) и междометия ну…, э-э-э-э, м‑м-м…, гм… соотносятся, в частности, с ситуацией, когда говорящий «берет паузу», поскольку ему необходимо время, чтобы обдумать свои дальнейшие слова. Они также могут быть очень часты в речи отдельных говорящих.
Ненормативная (обсценная) лексика, как правило, в модальном употреблении указывает на определенное эмоциональное состояние говорящего на момент произнесения высказывания (при этом сами «эмоции» могут быть самыми разнообразными, от радости и восторга до агрессии и гнева). В речи вместо такого рода лексики часто используются эвфемизмы (блин, елки-палки и др.). Такие слова также могут употребляться с повышенной частотой. Оба эти случая — хезитативные частицы и обсценная лексика — сходны с рассматриваемым нами явлением, некоторые из таких единиц можно причислить к паразитическим.
В каком-то смысле сверхчастотными могут быть также частицы, вводящие чужую речь (мол, -де, дескать, якобы):
Ей, мол, никто не нужен, она, мол, сама со всем справится, и родители тут не при чем… Она, мол, им даже и не сказала ничего.
Однако в данном случае частица мол выступает в роли маркера чужой речи, и для слушающего частота ее употребления оправданна (класс 2 в Табл. 1). Действительно, если в деловой речи существует более экономный маркер (цитирую… конец цитаты), то в разговорной речи он не используется: именно поэтому в каждой новой пропозиции говорящий должен уточнить, относится ли она все еще к цитате или он уже говорит от себя.
То же самое относится к заменяющим кавычки различным формам глагола говорить в вводно-модальном употреблении (в быстрой речи грит, грят):
А там, говорит, и не было никого, говорит… А что потом, говорит, это уже не его забота.
Возможно также самоцитирование и цитирование собеседника говорю, говоришь, говорите (в быстрой речи грю, гришь, реже грите)[16]:
Вы, говорю, попробуйте, вдруг получится? Возьмите, говорю, и смойте сначала краску… А потом, говорю, попробуйте нанести новую…
Говоришь, никто тебя не видел?.. Никто не знает, говоришь?
Отметим также, что из близких синонимов говорящий может систематически выбирать какой-то один: например, возможно употребление исключительно слова разумеется (а не конечно или естественно). Частота такого «любимого» слова будет выше среднестатистической в его речи. Такие слова можно считать высокочастотными, но не сверхчастотными, поскольку они не будут встречаться в сверхчастотных контекстах. Такое слово не будет восприниматься как паразитическое. Оно просто будет входить в речевую характеристику данного индивида и в отличие от слов-паразитов не будет специально стилистически отмечено в системе данного языка (в Таблице 1 такие случаи считаются нормальными и относятся к четвертому классу).
В отдельных случаях то или иное модальное слово по каким-то причинам может употребляться не вполне уместно, хотя и, быть может, всего один раз. По-видимому, именно такие употребления имел в виду А. Меромский в работе «Язык селькора» (1930 год), рассматривая такие примеры, как Она была, конечно, среднего роста; Живем мы, конечно, в Курской губернии или Схватил он ее, действительно, за вихор и ну таскать (цит. по [Виноградов 1972])[17]. Здесь явным образом речь идет о смысловой неуместности. Именно к такому роду явлений можно отнести некоторые речевые характеристики героев художественной прозы[18] (см. третий класс в Табл. 1). Они также могут быть осознаны как речевые особенности отдельных говорящих.
Однако для того чтобы слово могло быть отнесено к категории слов-паразитов в нашем понимании, отклонение должно носить «массовый» характер и его стилистическая отмеченность должна быть связана не столько с семантическим фактором (хотя окказионально возможно и такое), сколько с их потенциальной сверхчастотностью (класс 1 в Табл. 1).
Таблица 1
Номер класса |
Потенциальная сверхчастотность |
Неуместность |
Модальные слова и выражения |
|
1. |
+ |
+ |
Паразиты |
|
2. |
+ |
– |
Слова, вводящие чужую речь |
|
3. |
– |
+ |
Неудачно употребленное слово |
|
4. |
– |
– |
«Нормальное» употребление |
В любом случае граница, отделяющая слова-паразиты от прочей лексики, не является четкой. То, что одними осознается как паразитическое, другими к таковому не причисляется. Более того, состав класса слов-паразитов достаточно лабилен и быстро меняется во времени: можно сказать с определенной долей уверенности, что на смену поколению «как бы» приходит поколение «типа». Дополнительной трудностью при изучении таких слов является также и то, что словари запаздывают с их описанием и многие единицы так и не попадают в поле зрения лексикографов.
Попытаемся теперь сформулировать определение интересующего нас явления:
В этом определении, по крайней мере, две приблизительные величины, релятивизирующие его содержание: достаточно большое число говорящих и высокая частота. Именно поэтому, как и во многих других случаях при описании сходных явлений, уместнее говорить об определенных тенденциях, а не о точных характеристиках. Более того, ощущение паразитического характера той или иной единицы, восприятие ее сверхчастотной коннотации[19], может варьировать в зависимости от социальной среды, поскольку всегда связано с личным опытом слушающего. Определенную роль играет также его способность фиксировать сверхчастотные употребления: как было указано выше, более «заметными» являются стилистически отмеченные слова (типа, типа того и пр.), а не, например вот и там.
Если наша гипотеза верна, то становится понятно, почему исследователи сталкивались с такими непреодолимыми трудностями, пытаясь дать определение словам-паразитам: их специфика относится не к какой-либо лингвистической стратификации, не к семантике и не к организации разговорной речи, а к области стилистики со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Предложенное выше определение не охватывает всей совокупности фактов, которые относят к «паразитическим» в отечественной лингвистической традиции (ср. иногда включаемые в эту категорию слова штука, тип, такой и пр.), и вряд ли оно соответствует интуиции всех исследователей, занимавшихся этим вопросом. Однако в области модальных слов и выражений, как нам кажется, оно описывает реально существующий речевой феномен, который обычно квалифицируется большинством исследователей как слова-«паразиты».
С точки зрения взаимодействия говорящего и собеседника можно различать два полярных случая:
А. Модальные слова, где превалирует[20] элемент самовыражения, когда говорящий сообщает сведения о себе, о своих состояниях в самом широком смысле слова. Эти слова и выражения могут оформляться в виде первого лица (не знаю). Сюда можно отнести «эмоциональные» паразиты (блин, черт), хезитативные употребления модальных частиц, слов и выражений, а также междометий.
В. Модальные слова, предусматривающие непосредственное воздействие на собеседника. Здесь часто фигурирует второе лицо (понимаешь, знаешь, знаете), а также паразитические употребления указательных местоимений (это, вот, там), призванные управлять вниманием собеседника. Вводно-модальные выражения этой группы часто оформлены в виде речевых актов, подразумевающих реакцию собеседника, в частности вопросов (да, понимаешь, знаешь и т. п.).
Во многих случаях, однако, бывает трудно оценить «удельный вес» говорящего и собеседника.
Модальные паразиты могут относиться к самым разным разрядам модальных слов. Так, по классификации В. В. Виноградова [Виноградов 1972] короче и так сказать относятся к разряду оценки стиля и способа выражения, значит причисляется к модальным словам, выражающим отношение содержания какого-нибудь отрезка речи к общей последовательности мысли в ходе высказывания, как бы входит в состав сравнительных частиц и частиц-наречий, знаешь и понимаешь — к разряду единиц, свойственных диалогической речи и т. д. По-видимому, не содержат паразитов разряды передачи чужой речи (мол, якобы — см. выше), порядка движения мысли в числовой последовательности (во-первых и пр.) и некоторые другие[21].
Приводимые ниже, в §§ 2 и 3, примеры служат иллюстрацией выдвигаемых тезисов и никоим образом не претендуют на полноту.
Перейдем теперь к рассмотрению слов-паразитов в современной русской речи. Оговоримся сразу, что все комментарии к употреблениям этих единиц не имеют статуса толкований, даже в том смысле, в котором фигурировала экспликация как бы в предыдущем параграфе. Они представляют собой всего лишь описание оттенков значения и стилистических оттенков (которыми изобилуют, кстати говоря, многие словари синонимов), связанных с употреблением этих единиц.
Начнем с эмоциональных паразитических слов. Они отражают чаще отрицательный эмоциональный «выброс» и могут быть отнесены к полюсу самовыражения говорящего.
Они, черт, и не знают, где его можно найти, а он сидит себе, черт, где-нибудь в ванной и не отвечает.
Ой, блин! Зачем ты это делаешь? Ты что, блин, собаку удержать не можешь?
Сюда же можно было отнести контексты с некоторыми нецензурными выражениями.
Хезитативные частицы и междометия также можно было бы отнести к этой группе, поскольку они выражают состояние колебания говорящего:
Ну… это, ну… я так не могу… мне, ну… еще полчаса как минимум надо.
Сюда же можно отнести паразитическое не знаю (примеры см. выше).
К противоположному полюсу относятся модальные слова или выражения, которые предполагают прямое воздействие на собеседника. Сюда можно отнести паразитические понимаешь, да.
Они, понимаешь, думают, что я ничего не вижу, сидят себе, понимаешь, развлекаются, а мне, понимаешь, ничего другого не остается, как их прикрывать… Все это, понимаешь, мне до лампочки… и вникать в их сложные взаимоотношения я, понимаешь ли, не намерен.
Эти такты, да, их мягче играть надо… Видишь, да, здесь piano стоит… А ты бьешь по клавишам, да… Так все одинаково будет… Скучно, да.
Да является самым незаметным и распространенным паразитом этого класса. Стилистически это слово нейтральнее, чем, например, понимаешь, которое уже в силу использования второго лица единственного числа тяготеет к разговорному стилю[22]. Знаменателен тот факт, что нам не попадалось сверхчастотных контекстов с использованием вежливой формы второго лица множественного числа (ср. понимаете или понимаете ли):
Не пора ли… не пора ли нам, друзья мои, взяться… за Вильяма, понимаете ли, нашего Шекспира…
Вместе с тем паразитическое знаете, по всей видимости, столь же распространено, как и паразитическое знаешь.
Это, знаете, не так опасно… знаете, я бы, наверно, выстрелил… Но куда-нибудь, знаете, в ногу… (из выступления радиослушателя).
Они, знаешь, этого не боятся… Им это все, знаешь… И даже если до этого дойдет… Эти ребята, знаешь, всегда выкрутятся…
К полюсу воздействия на собеседника тяготеет просторечное выражение ты чего, хотя сверхчастотные контексты с ним встречаются значительно реже.
Она и думать про это забыла, ты чего… Вообще… А сказать такое… ты чего…
Сюда же можно отнести паразитические вот и там.
Я вот хотела спросить у вас… Когда вы вот говорите, что будете билеты раздавать… Дело в том, что я вот болела полсеместра…
Я там собираюсь уехать в июне. Вы мне командировку не подпишете? А то там, чтобы деньги получить, без этого нельзя. И мне еще секретарь сказал, вам письмо пришло, надо там его забрать.
Мне там вчера сказали, что завтра репетиция… если у вас там время будет… я бы принесла там свои эскизы и иллюстрации…
Если вот манипулирует собеседником, в каком-то смысле предоставляя ему в качестве закрепления связи с действительностью часто очень субъективное наглядное подтверждение[23], то там, наоборот, увеличивает дистанцию между говорящим и содержанием его речи, что смягчает высказывание, делая его «ненавязчивым», хотя по смыслу оно может быть очень агрессивно.
Указательность присутствует также в паразитических это и это самое.
Я, это, спросить хочу… Вы, это, когда сегодня вернетесь? А то я пол буду мыть… Чтобы вам, это, не мешать…
Ты это зачем взял мой кошелек? Ты это что, думаешь, тебе все можно?
Он, это самое, в толк все никак взять не может, что не нужен он им, и все, это самое, старается к ним в доверие втереться…
Эти единицы могут отражать ситуацию «поиска», что роднит их с хезитативными маркерами первой группы, но в силу указательности местоимения это они выполняют функцию, близкую к функции вот. Поисковая функция этих выражений особенно заметна там, где низкий темп речи и поиск подходящего слова заканчивается неудачей (в примере с кошельком скорее превалирует указательная функция, близкая к вот):
Оно, это, очень весело… очень, это… смешное… Мы были очень довольны (из телевизионного интервью).
Промежуточное положение, «равноудаленное» от говорящего и слушающего, занимает значит, для которого характерны контексты прогнозирования, а также нарративные контексты.
Ты пойдешь, значит, и отведешь Петю к маме, а я, значит, тем временем погуляю с собакой, ну, и схожу, значит, в магазин… А ты, значит, потом подъедешь, и мы уже вместе поедем на дачу.
Город там, значит, есть такой… Россошь называется. Ездил я, туда, значит. К родственникам…
Значит в основных значениях несет в себе выражение эквивалентности и следования. Создается впечатление, что в паразитических употреблениях при помощи значит происходит нечто вроде привязки к действительности или знаниям, что роднит значит с вот. В некоторых сверхчастотных контекстах (в основном, нарративных) эти единицы взаимозаменяемы. К этой же группе можно отнести «склонные» к паразитическому употреблению действительно и на самом деле, являющиеся абсолютно полноценными модальными единицами, которые трудно упрекнуть в неспособности влиять на содержание высказывания[24]. Сюда же можно отнести склонное к паразитированию понятно.
Вы что, действительно, так разговариваете? Встаньте в очередь, действительно, и прекратите ко всем лезть… Ну что вы, действительно, все это терпите?
Особую группу образуют паразитические слова и выражения «неточной» передачи информации. Их также можно отнести к промежуточному типу: они указывают на то, что говорящий не несет прямой ответственности за буквально сказанное. Искажение информации может быть сознательное (ср. контексты с короче) или восприниматься как неспособность или невозможность для говорящего передать ее в адекватной форме, или, во всяком случае, как выражение его сомнения по этому поводу (некоторые контексты с как бы). В то же время эти слова и выражения нацелены на собеседника именно как маркеры возможного отсутствия полного совпадения между действительностью и сказанным. При этом как говорится, например, указывает на обычность такого несовпадения, а так сказать на индивидуальную интерпретацию фактов говорящим.
Я, короче, говорю ему… Ну, в общем, короче, мы так ни до чего и не договорились, и он… Короче, каждый остался при своем…
Ну, я как бы не в курсе был… Не знал я, что он придет, а он как бы не рассчитывал, что я там буду и что придется как бы при людях разбираться…
Они, как говорится, ушли раньше всех, а мы, как говорится, остались расхлебывать… Пока, как говорится, силы были…
Вы, так сказать, пренебрегаете моими интересами… А я, так сказать, вынужден с этим мириться…
Сюда же относятся контексты с типа и типа того (что).
Я, типа того что, спрашиваю у него: ты чего, типа того что, не сказал мне, что семинар будет? А он, типа того что, не слышит, повернулся спиной, курит, типа того что, с девушками, типа того что, разговаривает.
Кроме того, существует явление нанизывания нескольких слов-паразитов, которые «паразитируют» блоком:
Я вот как бы не хочу туда ехать… Честное слово… Да и вот как бы не звал меня никто…
Я, там вот, читала в одном журнале, что эти планеты, там вот, в созвездии Рака, очень напоминают Юпитер и Землю и у этой второй, там вот, которая на Землю похожа, даже спутники есть.
Интересны также контексты, где при большой насыщенности словами-паразитами, ни одно не повторяется:
Я как бы вот хотел вам там одну статью показать, но если вы спешите, да, то я вам ее, это, в понедельник на семинар принесу…
Обратимся теперь к паразитическим модальным маркерам во французской речи. Интересующие нас случаи традиционно относят к классу так называемых «речевых тиков» (tics verbaux, tics du langage). Однако «речевые тики» во французской традиции[25] понимаются шире и распространяются не только на модальные слова, но и на все слова и выражения и даже просто звуки, произнесение которых выходит из-под контроля говорящего и затрудняет восприятие его речи собеседником. Употребление некоторых слов (например, специфических обращений), которые позволяют отнести говорящего к той или иной социальной группе, также часто рассматривается как речевые тики данной социальной группы. Термин «речевые опоры» (appuis du discours, ponctuants)[26] ближе подходит к терминам «слова-паразиты», «вставные слова» и пр. Он подразумевает, что прежде всего это элементы, которые могут быть опущены и / или задают определенный ритм речи[27].
К французским паразитам «самовыражения» можно отнести, например, хезитативное euh.
Moi euh… j’ai rien fait… euh… parce que… euh… d’ici on ne voit rien… euh… Я… гм… я ничего не сделал… гм… потому что… гм… отсюда вообще ничего не видно…
Эвфемизмы punaise, purée (эквивалент русского блин) и другие эмоциональные слова, по нашим наблюдениям, редко переходят в паразитическую фазу. Эмоциональное merde (черт) может быть, тем не менее, использовано достаточно часто.
Et toi merde tu ne pouvais pas répondre merde? mais enfin… Qu’est-ce que tu fous là merde? Connard va… Ну, а ты, черт, что, не мог ответить?.. И вообще, черт, что ты здесь делаешь? Идиот…
К этому же полюсу можно отнести паразитическое je ne sais pas (moi) — в быстрой речи chépamoua (не знаю).
Tu devrais, je ne sais pas moi, faire du sport… ou bien, je ne sais pas moi, te mettre au régime… tu ne peux pas rester comme ça… Тебе бы, не знаю, спортом, что ли, заняться надо… или, не знаю, на диету сесть… Нельзя же так.
К группе «самовыражения» тяготеет также je veux dire, позволяющее говорящему скорректировать или уточнить свои предыдущие высказывания:
Le système SRS c’est très simple… je veux dire… c’est un vrai produit Pergot… Il a été commercialisé en 2002, il n’y a pas longtemps, je veux dire… Et nous sommes les premiers sur le marché français je veux dire… Система СРС очень проста, так сказать… Это типичное изделие фирмы Перго… Оно поступило в продажу в 2002 году, так сказать, совсем недавно… И мы, так сказать, сейчас занимаем первое место на французском рынке…
К паразитам поиска во французской речи можно отнести comment dire, которое также тяготеет к группе самовыражения.
Il est comment dire le plus parfait des interprètes pour la musique baroque… Mais après comment dire… Il ne se débrouille pas mal non plus… Mais ce n’est pas pareil comment dire… Vous allez voir. Он, как бы это сказать[28], прекрасный исполнитель барочной музыки… Но и в другом, как вам это объяснить… он тоже может… Но это разные вещи, так сказать… Сами увидите.
Близко к паразитам поиска подходит выражение je dirais, примерно соответствующее русскому выражению я бы сказал(а):
Il était je dirais le plus grand entre tous… Le meilleur je dirais… Он был, я бы сказал, самым выдающимся из них… Непревзойденным, я бы сказал…
Je dirais также относится к группе самовыражения.
Паразитические маркеры с прямым воздействием на собеседника занимают значительное место во французской речи (O. K., hein, tu vois, tu sais).
Et ce schéma, ici vous avez les molécules O. K… et là vous avez ce petit espace O. K… Si le virus se fixe là O. K… Nous obtenons tout de suite un résultat O. K… Тут у вас на схеме молекулы, да… а здесь небольшая пустота, да… Если вирус тут внедрится, да… мы сразу получим результат, да…
Tu vois hein… Il est devenu tout bleu, hein … Après il va virer au jaune… Voilà hein … Et maintenant ça devient tout blanc hein… Et c’est fini là… Видишь, да… Он стал совсем синий, да… Потом пожелтеет… Вот, да… а теперь стал совсем белый, да… Вот и все…
Je suis entré tu vois et ils ont tout de suite refermé la porte tu vois… Je me suis retrouvé coincé tu vois avec tous mes bagages… Я вошел, понимаешь, и дверь тут же закрылась, понимаешь… И я застрял со всеми вещами.
Маркер tu vois относится к разговорной речи. Маркер hein с точки зрения русской традиции скорее следовало бы отнести к междометиям[29].
Интересны также выражения si tu veux / si vous voulez, встречающиеся и в сверхчастотном употреблении:
Il (J. Attali) a été si tu veux le sherpa de Mitterand… son bras droit, si tu veux. Можно сказать, что он (Жак Аттали) был главным советником Миттерана… его правой рукой, можно сказать.
Особое место среди маркеров прямого воздействия на собеседника занимает псевдовопросительное quoi. В словарях эти употребления часто характеризуются как quoi конца фразы, идущее вслед за перечислением или объяснением (см., например, [Le Petit Robert 1993]). Однако его функция заключается в том, чтобы заранее противостоять возражениям, необоснованным выводам со стороны собеседника, упрекам и пр.
Elle ne m’a rien dit, quoi… Je ne peux pas deviner… pourquoi tu me regardes comme ça ? Laisse-moi t’expliquer, quoi… Она же мне ничего не сказала…. Я же не могу догадаться… Что ты на меня так смотришь? Я все объясню, ты чего…
J’ai pris des photos noir et blanc et je les ai imprimées en couleur, quoi… ça n’a rien à voir avec le numérique… C’est du travail de labo, quoi… Ну я, значит, взял черно-белые снимки и напечатал их как цветные… Ничего там цифрового не было… Чисто лабораторная работа и ничего более…
К промежуточному типу можно отнести паразитические маркеры «связности текста» donc, ben и alors.
Donc je m’appelle Marie-Pierre, et le théâtre, ça m’a donc toujours passionnée. Mes parents m’ont toujours encouragée… Et donc quand j’ai décidé d’en faire… avec donc Charles, Roger et Paul… Значит, меня зовут Мари-Пьер, я всю жизнь увлекалась театром… Родители всегда меня поддерживали… Когда я решила, значит, заняться этим профессионально… значит, c Шарлем, Роже и Полем…
Vous savez sur les plantes en terre ça joue. Ben ça doit jouer sur bien des choses hein. Semez des carottes en croissant et au lieu d’avoir une carotte bien fine et bien droite, eh ben va y avoir deux ou trois racines[30]. Знаете, для растений в грунте это имеет значение. И вообще, это во многих отношениях очень важно. Посейте морковь полукругом, и вместо тонкой прямой морковки, значит, у вас будет двойная или тройная морковка.
Alors… vous allez où? Et moi alors je fais quoi? Ну… и куда вы? Ну а я что делать буду?
Donc является одним из наиболее частых
паразитов французской речи. Это слово отвечает за логику изложения, связность
текста, и — в других употреблениях — имеет значения эквивалентности и
следования (ср. [Culioli 1990]). И хотя donc часто переходит в русское значит,
их функции различны. Вопрос о «выхолощенности», десемантизации donc, как нам кажется, решается так же, как и для других
слов-паразитов: даже когда donc употребляется в самом начале отрезка речи (см. пример, приведенный выше,
взятый из интервью по радио и являющийся началом речи), оно осуществляет связь
между вопросом или ситуацией общения и началом речи, выступая примерно в роли
русского итак.
И здесь значение модального слова в «паразитическом» контексте в целом
вписывается в его семантику.
Читатель, наверное, заметил, как плохо передаются некоторые французские слова-паразиты в русских переводах. Они часто не передаются вообще или же не укладываются в один русский эквивалент. Это лишний раз свидетельствует о том, что слова-паразиты не являются пустыми, десемантизированными единицами, а обслуживают определенный более или менее широкий круг контекстов. При переходе от одного языка к другому конфигурация контекстов, связанных с тем или иным словом, чаще всего меняется, что и приводит к трудностям перевода. Разумеется, такие единицы, как О. К. или вот, уместны в очень широком круге контекстов, но не во всех. Подробное описание семантики подобных единиц является самостоятельной лингвистической задачей, которую мы в этой работе перед собой не ставили.
Вернемся к нашему исходному тезису. Он заключается в том, что семантически слова-паразиты не образуют отдельного класса и, выступая в роли паразитов, в целом сохраняют свои обычные значения. Однако, даже если они употребляются только один раз на достаточно длинном отрезке речи, они несут на себе стилистическую «метку» паразитарности. Если в соответствии с нашей гипотезой паразитарность связана со сверхчастотным употреблением, которое, в свою очередь, соотносится с потерей контроля над речью, то можно постараться сформулировать ее возможную причину. По всей видимости, она сводится к состоянию тревожности, которая и находит свое выражение в частом повторении слова-паразита. Язык и связанная с ним языковая картина мира обнаруживают таким способом свои «болевые точки», указывают на то, чтó именно вызывает повышенную тревожность у представителей той или иной языковой среды.
Если мы сравним теперь типы слов, представленные в русском и во французском языке, то обнаружим, что и в том и в другом случае имеются единицы, нацеленные на «проверку» правильного принятия сообщения собеседником[31] (да, понимаешь, O. K., hein). Французское (заимствованное из англо-американского) O. K. и hein в большом количестве контекстов соответствуют русскому паразитическому да, также как и русское понимаешь в целом соответствует паразитическому tu vois.
Специфическое французское quoi, предотвращающее упреки и возражения или указывающее на обычность, «понятность», происходящего, что должно предупреждать полемику, по всей видимости, не имеет аналога среди русских слов-паразитов, хотя в некоторых контекстах близко подходит к ты чего, однако последнее вряд ли имеет в русской речи статус паразита. Таким образом, мы сталкиваемся со специфическим для французского языкового сознания фактором — стремлением избежать возможного несогласия или недовольства со стороны собеседника.
Французское паразитическое donc также в целом не имеет аналога в русской речи (хотя во многих случаях может заменяться на значит). Оно призвано обеспечить видимость связности изложения и выражает стремление говорящего «не терять нить» и выглядеть человеком последовательным. По-видимому, такая озабоченность не слишком близка русскоговорящим.
Русское вот по смыслу может соответствовать французскому voilà, которое, по нашим наблюдениям, не переходит в паразитическую фазу. Вот[32] привносит наглядность в изложение, указывая собеседнику, что то, о чем говорится, действительно имеет место. Ближе всего к русским вот и значит, как нам кажется, подходит французское en fait[33]. Тем не менее «цепляние за реальность» характеризует, по-видимому, скорее русскоговорящих.
Мы не нашли аналога русскому паразитическому там, указывающему собеседнику на то, что произносимое говорящим ему не навязывается. Если французское quoi носит оборонительный характер, то там указывает на дистанцированность говорящего от сообщаемого. Так же трудно найти аналог паразитическому сочетанию там вот.
Во французской речи, по-видимому, не так широко представлены паразитические единицы, релятивизирующие истинность высказывания, указывающие на неадекватность передачи информации. Если русскому паразитическому не знаю соответствует je ne sais pas(moi), то таким словам и выражениям, как типа, типа того что, как бы[34], трудно подобрать эквивалент, тем более потенциально сверхчастотный[35]. Такая «жизнь во мгле» и проблема ухода от ответственности вряд ли является предметом особой озабоченности франкоговорящих.
Паразитические слова и выражения, указывающие на специфику формы передачи информации, скорее свойственны русской речи (так сказать, короче, как говорится и пр.) при том, что их смысл может быть вполне адекватно передан по-французски (pour ainsi dire, bref и т. п.). По всей видимости, во французском языке соответствующие слова не так часто переходят в «паразитическую» фазу (по нашим данным, это происходит только с je veux dire, которое ближе всего к русскому то есть).
Французское comment dire не имеет хорошего аналога среди русских слов-паразитов (как было указано выше, это и это самое стилистически сильно от него отличаются), хотя, по всей видимости, во французской речи это выражение может употребляться с достаточно большой частотой. Оно указывает на стремление говорящего выразить свою мысль в наиболее доходчивой форме, чтобы быть понятым собеседником — озабоченность, не переходящую в навязчивую фазу для русскоговорящих. В любом случае паразиты поиска «адекватной словесной формы» во французском языке тяготеют к полюсу самовыражения в большей степени, чем в русском, где из-за наличия указательных элементов в поиск «вовлекается» собеседник.
Эмоциональные слова представлены как в русской, так и во французской речи: черт, блин, merde, zut и пр., причем часто мы имеем дело с эвфемизмами. То же самое касается слов и междометий, выражающих хезитацию (гм, euh и пр.).
***
В этой статье мы рассмотрели феномен слов-паразитов и попытались показать, что это явление по природе своей стилистическое, поскольку затрагивает фактор частоты употребления слов в спонтанной речи и связано с неоправданностью этой частотности с точки зрения слушающего. Это создает определенный стилистический «шлейф», формирует «паразитическую» коннотацию, которая сопровождает слово или выражение в любых его употреблениях. Фактор частотности учитывается не только в анализе художественных текстов или в получении статистических данных по состоянию языка на какой-то определенный момент времени. Он также играет определенную роль при присвоении лексическим единицам некоторых помет, таких как, например, устаревшее, редкое или уходящее.
Остается неясным, тем не менее, каким образом в рамках одного языка происходит отбор в класс слов-паразитов, или, что то же самое, почему одни слова становятся паразитами, а другие, близкие к ним по значению, не становятся (ср. как бы и вроде). Ответа на этот вопрос у нас нет.
Как было показано выше, в разных языковых системах могут быть ощутимые различия по семантическому составу паразитических единиц. Мы попытались показать это на примере русской и французской речи.
Другой немаловажный вопрос сводится к тому, насколько некоторые значения модальных слов, которые часто встречаются в паразитических употреблениях, можно считать десемантизированными, не меняющими истинностного статуса предложения. Мы попытались показать, что такая точка зрения в целом не соответствует действительности. Употребление в сверхчастотных контекстах слов-паразитов, таких как да, понимаешь, значит и многих других, не может рассматриваться как нечто сильно отклоняющееся в семантическом отношении от их «нормального» употребления. Кажущаяся немотивированность появления в речи тех или иных слов вряд ли может быть воспринята как показатель их десемантизации.
Что касается коротких модальных слов и частиц типа вот, там, то их описание является достаточно емкой лингвистической задачей. Те значения, в которых они употребляются в сверхчастотных контекстах (это относится, впрочем, ко всем словам-паразитам), возникают и тогда, когда вот или там встречаются только один раз на достаточно длинном отрезке речи и, следовательно, должны быть учтены лексикографами в рамках системного описания. В сверхчастотных контекстах эти слова могут фигурировать и в разных значениях.
Вообще для получения исчерпывающего ответа на вопрос о специфике семантики слов-паразитов в идеале следовало бы дать описание всех модальных слов и выражений, имеющих сверхчастотные употребления, хотя бы с той степенью подробности, с которой модальные слова описываются в [ДСРЯ 1998].
Сверхчастотные контексты с модальными словами можно отнести к особым употреблениям, они являются основой для особой стилистической характеристики слова, его особой коннотации. Особыми можно считать также контексты со стилистическими фигурами[36]. Но и в этом случае речь идет о стилистических возможностях употребления слова.
Особыми можно считать также контексты с двумя модальными показателями, например, Конечно, он вряд ли их видел или Действительно, они, наверно, еще спят. Эти контексты относятся к разговорной речи и выбиваются из привычной для некоторых из этих слов логической структуры. Особыми эти употребления являются скорее с логической, а не стилистической точки зрения (см. об этом в [Разлогова 1996, 2004]).
Такое явление, как способность слова быть паразитом, обычно не находит отражения в лексикографической практике. Это объясняется отчасти тем, что, как было показано выше, определение этого класса строится на «неточных» оценках. К тому же его состав очень подвижен во времени.
Наше исследование, как нам кажется, можно отнести к области стилистики речи[37]. Если, изучая стиль того или иного писателя, следует обращать внимание на его лексические предпочтения, те слова или конструкции, которые он употребляет чаще или реже или не употребляет вовсе (см., например, [Виноградов 1958] или [Ефимов 1961]), то в отношении речи или языка можно также задаться разнообразными вопросами, связанными с предпочтением тех или иных единиц или конструкций его носителями или самой его структурой. Вместе с тем, тексты конкретного автора или даже конкретной эпохи более обозримы, чем особенности речевых навыков носителей языка. Существующие базы данных по устной речи вряд ли могут дать ответы на все вопросы. В частности, как было указано выше, кризисные контексты со сверхчастотным употреблением слов-паразитов достаточно редки и скорее встречаются, например, в публичных высказываниях «непрофессионалов» (теле- и радиоинтервью, эмоционально напряженные диалоги), нежели в обычных телефонных разговорах.
Сопоставив это явление в русском и французском языках, мы вступили в область сопоставительной стилистики (см. об этом, например, [Степанов 1965], [Долинин 1978]), которая из области описательной выходит в область более общей проблемы «языка и мышления» [Степанов 1998]. Сопоставительная стилистика нацелена в основном на выявление предпочтений в той или иной сфере для сравниваемых языков, и наше исследование вполне соответствует этому принципу. В рамках этой дисциплины могут быть выявлены факты и другого порядка, в частности, из области грамматики, лексики, синтаксиса, семантики — многие из таких тенденций для русского и французского языков описаны в работах В. Г. Гака, Ю. С. Степанова и др.
Приведем наш собственный пример стилистической закономерности из области синтаксиса в рамках сопоставления русского и французского. Русский язык в большей степени стремится формально отразить в тексте противопоставления (при помощи противительных союзов, модальных слов и выражений или других средств), чем французский[38]. Разумеется, здесь речь идет об определенной тенденции, а не жесткой закономерности. Именно это обстоятельство приводит к тому, что некоторые переводы с французского языка на русский, выполненные «близко к оригиналу», выглядят не вполне идиоматично[39]. Это касается, в частности, тех случаев, когда во французском тексте имеет место простое соположение без коннектора (которое в принципе возможно и в русском языке).
Так, в переводе следующего отрывка из «Сказки» А. Рембо в русском тексте явным образом не хватает противительного но и:
Il fit flamber les palais. Il se ruait sur les gens et les taillait en pièces <…> Le peuple ne murmura pas. Personne n’offrit le concours de ses vues. Он велел испепелить все дворцы. Он набрасывался на людей и кромсал их на куски <…> Народ не роптал. (Но и) Никто не сочувствовал взглядам принца.[40]
Даже с учетом доктрины о предпочтительности перевода, создающего у читателя впечатление, что последний понимает язык оригинала, — перевода не идиоматичного, но формально близкого к оригиналу, перед переводом, заставляющим думать, что сам оригинал написан на языке перевода, — то есть перед переводом идиоматичным, но формально сильно отличающимся от оригинала (см. [Schleiermacher 1999]), стилистика языка перевода, по-видимому, должна учитываться в полном объеме.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Апресян Ю.Д., Богуславская О.Ю. и др. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Второй выпуск. М., 2000.
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999.
Баранов А.Н., Плунгян В.А., Рахилина Е.В. Путеводитель по дискурсивным словам русского языка. М., 1993.
Виноградов В.В. Наука о языке художественной литературы и ее задачи. М., 1958.
Виноградов В.В. Русский язык. М., 1972.
Дараган Ю.В. Функции слов-«паразитов» в русской спонтанной речи // Труды международного семинара ДИАЛОГ. Т.1. 2000.
Дараган Ю.В. Риторическая структура текста и маркеры порождения речи // Труды международного семинара ДИАЛОГ. Т.1. 2002.
ДСРЯ Дискурсивные слова русского языка / Под ред. К.Л.Киселевой и Д.Пайара. М., 1998.
Долинин К.А. Стилистика французского языка. Л., 1978.
Ефимов А.И. Стилистика художественной речи. М., 1961.
Ефремова Т.Ф. Толковый словарь служебных частей речи русского языка. М., 2001.
Земская Е.А. Русская разговорная речь: лингвистический анализ и проблемы обучения. М., 1987.
Инькова-Манзотти О.Ю. Коннекторы противопоставления во французском и русском языках. Сопоставительное исследование. М., 2001.
Лукач Д. Своеобразие эстетического. Т.1. М., 1985.
Михеев М.Ю. В мир Платонова через его язык. М., 2003.
Разлогова Е.Э. Модальные слова и оценка степени достоверности высказывания // Русистика сегодня, № 3, 1996.
Разлогова Е.Э. Абстрактное и конкретное в семантике французских BEAU и BON // Вопросы языкознания, № 4, 2003.
Разлогова Е.Э. Логико-когнитивные и стилистические аспекты семантики модальных слов. М.: Изд-во МГУ, 2004. С. 104-135.
Разлогова Е.Э. Стилистические фигуры в высказываниях с модальными словами // Вестник МГУ, № 6, 2005.
Розанова Н.Н. Суперсегментная фонетика // Русская разговорная речь: фонетика, морфология, лексика и жест. М., 1983.
Сиротинина О.Б. Современная русская разговорная речь и ее особенности. М., 1971.
Степанов Ю.С. Французская стилистика. М., 1965.
Степанов Ю.С. Стилистика // Языкознание. Изд. БРЭ, 1998.
Blanche-Benveniste C. Approches de la langue parlée en français. Paris, 1997.
Culioli A. Donc // Pour une linguistique de l’énonciation. Tome I. Paris, 1990.
Danjou-Flaux N. A propos de de fait, en fait, en effet et effectivement // Le Français moderne, 1980, 48.
Ducrot O., Scaeffer J.-M. Nouveau dictionnaire encyclopédique des sciences du langage. Paris, 1977.
Gadet F. Le français populaire. Paris, 1992.
Gardes-Tamine J. La stylistique. Paris, 2001.
Luzzatti D. « Ben », appui du discours // Le français moderne, N°3, 1982.
Le nouveau petit Robert. Paris, 1993.
Schleiermacher F. Ueber die verschiedenen Methoden des Uebersetzens . Des différentes méthodes du traduire et autre texte. Paris, 1999.
Spitzer L. Etudes de style. Paris, 1970.
Van Rutten P. Le langage poétique de Saint-John Perse. Mouton, La Haye-Paris, 1975.
[1] См. об этом, например в [Степанов 1998].
[2] Именно такого рода стилистику вслед за Карлом Восслером разрабатывал Лео Шпитцер [Spitzer 1970].
[3] Вопрос об определении «нормы» является достаточно сложным, поскольку последняя привязана к определенному временному отрезку, социальной (или художественной) среде и другим факторам. Именно поэтому во многих случаях непонятно, с чем сравнивать полученные данные.
[4] См., например, [Дараган 2000]: «Однако в отличие от простых дискурсивных (модальных) слов, которые так или иначе связаны с пропозициональным содержанием высказывания, слова-паразиты связаны с самим процессом говорения и ничего нового в сообщаемое не вносят». И далее: «…мы будем использовать термин слова-паразиты как интуитивно понятный». В более поздней работе того же автора делались попытки подхода к этой теме с точки зрения организации дискурса [Дараган 2002].
[5] В драматических произведениях в речи героев довольно часто воспроизводятся особенности устной речи, но ввиду принципа экономии, это чаще всего лишь вкрапления, призванные придать естественность произносимому со сцены тексту (см. подробнее об этом [Gardes-Tamine 2001: 158–162]).
[6] В одном из телевизионных интервью лауреата Нобелевской премии в области литературы поэта И. Бродского частота «паразитирующего» да очень высока:
Ведь родителям тяжело видеть, да, как их сына забирают, да. Один раз забрали, да, через год опять… И так все время, да…
Интервью, записанное в 1994 году, было повторено по каналу «Культура» российского телевидения 13 июня 2002 года.
[7] Здесь можно было бы вспомнить, какова вообще роль ритма в деятельности человека. Существует точка зрения, что ритм призван снимать напряжение, облегчая, таким образом, любой процесс. Так, Д. Лукач, пересказывая К. Бюхера, пишет: «Уменьшить его (т. е. умственное напряжение. — Е. Р.) можно прежде всего доведением движений до полного автоматизма, превращением их в машинальные, непроизвольные. Именно в этом и заключается функция ритма» [Лукач 1985: 209].
[8] Как бы знал может означать в данном случае ‘что-то слышал, но не счел информацию вполне достоверной’.
[9] Или вещь: примером на этот случай может служить фраза Это как бы ваза такая, но с ручкой сбоку.
[10] Мы здесь рассматриваем не все значения сочетания как и бы. Так, мы не будем разбирать контексты, где как бы близко по значению лишь бы, только бы: Вы говорите, я вас забуду? Как бы вы меня не забыли (Тургенев) или Как бы ветер не разыгрался! Также мы не будем касаться таких сравнительных контекстов, как Все это делалось не так, как бы делалось стоя на якоре (Гончаров).
[11] Безусловно, близким по значению к нашему как бы можно считать и вводно-модальное выражение как бы это сказать.
[12] Таким образом, как бы воздействует на пропозицию как вроде (как), которое тоже может вводить заведомо ложные, заведомо истинные и неопределенные суждения:
Смотрит на меня волком, вроде я ей не брат вовсе;
— Ты Петя? — Да вроде я.
Однако вроде, по-видимому, на данный момент в спонтанной русской речи паразитом не является. Это еще раз указывает на тот факт, что семантический фактор не является центральным в определении слов-паразитов.
[13] Ср. экспликацию как бы в [Ефремова 2001]: «союз 1. Употр. при присоединении члена предложения со значением условно-предположительного сравнения, соответствуя по значению как будто. 2. Употр. при присоединении члена предложения или придаточной части сложноподчиненного предложения со значением сравнения (которое представляется недостоверным), соответствуя по значению как будто бы, как если бы».
Что касается второго значения, то приведенные как выше, так и ниже, примеры показывают, что сравнение может как приводить к реальному отождествлению, так и представляться очень приблизительным.
[14] Ср. также примеры из [Арутюнова 1999]:
Он сказал это как бы невзначай; Тут он как бы ненамеренно разбил стакан,
где как бы интерпретируется как показатель «намеренности» действия.
[15] Хотя, разумеется, можно придумать ситуацию, когда это будет не так.
[16] В то же время модальное выражение как говорится не содержит ссылки на чужую речь и систематически встречается в паразитических контекстах:
Мы, как говорится, не стали им мешать, пусть, как говорится, развлекаются… Только потом, как говорится, сами расхлебывать будут…
Это выражение функционирует примерно так же, как так сказать (см. ниже).
[17] А. Меромский пишет: «Вместе с рядом других ненужных (разрядка наша. — Е. Р.) слов и выражений в речевой обиход деревни проникли такие книжные вводные слова, как конечно и действительно, которые употребляются нередко без прямой нужды и без всякого смысла». Ср. далее о «набившем оскомину двусловии» так сказать: «Это так сказать, засоряющее речь, свидетельствует о приближении крестьянского письма к интеллигентной разговорной речи, которая весьма густо уснащена пресловутыми так и так сказать» (цит. по [Виноградов 1972]).
[18] Так, в романе Л. Н. Толстого «Война и мир» один из персонажей имеет обыкновение использовать не к месту выражение чистое дело марш, что и является его речевой характеристикой:
— Так и знал, — заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), — так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки).
— И хорошее дело, графинечка, — сказал дядюшка. — Только с лошади-то не упадите, — прибавил он, — а то, — чистое дело марш! — не на чем держаться-то.
Этот пример подсказан Э. К. Лавошниковой.
[19] Некоторые вопросы, связанные с определением понятия коннотация, обсуждаются в [Апресян 1974], [Апресян 1988].
[20] Поскольку любое высказывание в принципе предполагает адресата, можно говорить только об относительно высоком «удельном весе» самовыражения говорящего.
[21] В [Дараган 2002] предлагается деление вспомогательных иллокуций, призванных служить для описания дискурсивных маркеров, на интерперсональные и метатекстовые, причем первые обслуживают взаимоотношение говорящего с адресатом, а вторые отвечают за планирование текста, за адекватность вербализации и т. п.
[22] Как и другие стилистически отмеченные модальные слова в форме второго лица ед. числа (глядишь) или в ед. числе императива (поди, небось) и пр. Разговорность понимаешь делает паразитические употребления этого слова особенно заметными, например в публичных выступлениях официальных лиц, поскольку они, с одной стороны, не воспринимаются как осознанный стилистический прием, а с другой стороны, не соответствуют стилистическим требованиям жанра.
[23] И здесь надо иметь в виду, что речь идет о значениях вот, которые должны быть описаны наряду с прочими значениями этого слова, хотя в этом случае, безусловно, не последнюю роль играют инвариантные коннотации вот (понятие инвариантных коннотаций рассматривается в [Разлогова 2003]).
[24] Они подробно рассматриваются в [Баранов и др. 1993].
[25] Как, впрочем, и такие русские понятия, как «незнаменательная лексика», «лишние слова», «пустые частицы», «вставные элементы», «слова-заменители», шире, чем то, что мы называем словами-паразитами (см. выше). Такого рода явления рассматриваются в [Blanche-Benveniste 1997].
[26] См., например [Gadet 1992].
[27] Ср. [Gadet 1992: 32]: «Ces éléments (appuis du discours. — Е. Р.), spécifiquement parlés, peuvent être omis sans que le sens change» (Речевые опоры являются специфическими элементами разговорной речи, они могут быть опущены без изменения смысла).
[28] Выражению comment dire по смыслу лучше всего соответствуют русские это и это самое. Однако если comment dire стилистически нейтрально и даже вполне интеллигентно, то это и это самое относятся скорее к разговорной речи.
[29] Французская категория interjection шире русской категории междометия и включает часто единицы, которые можно было бы характеризовать как модальные частицы и модальные слова.
[30] См. описание ben в [Luzzatti 1993].
[31] Здесь мы даем лишь общую, достаточно абстрактную семантико-стилистическую характеристику групп модальных слов.
[32] Разумеется, описание русского вот (как и прочих упомянутых в этой статье слов) является достаточно сложной самостоятельной задачей и приводимые нами характеристики никак не претендуют на статус толкования или инвариантной экспликации. Однако их можно рассматривать как стилистическое (в данном случае коммуникативное) описание ситуации. Такого рода характеристиками изобилуют «подробные» описания модальных слов (см. описания в ДСРЯ или, например, описание конечно в [Апресян 2000]).
[33] Нам встречались сверхчастотные контексты с en fait:
Il n’en savait rien en fait. Je ne lui ai rien dit. C’était pour lui une surprise en fait… comme pour tous les spectateurs d’ailleurs. Он на самом деле ничего об этом не знал. Я ничего ему не сказала. Это было для него сюрпризом, как и, впрочем, для всех телезрителей (из телевизионного интервью).
Описание en fait дается, например, в [Danjou-Flaux 1980: 48].
[34] Экспликация как бы дается выше (см. 1.2).
[35] Смысл этих выражений иногда может быть передан французскими comme (si) или une sorte de.
[36] Некоторые модальные паразиты рассматриваются иногда как релевантные показатели в рамках «риторической» структуры текста (см. об этом [Дараган 2002]), тем самым приписывая им особый статус в организации дискурса. Слово «риторический» здесь не связано с наличием фигур.
[37] О разных областях стилистики см., например, [Ducrot, Schaeffer 1995].
[38] О коннекторах противопоставления в русском и французском языках см., например, [Инькова-Манзотти 2001].
[39] Данное обстоятельство можно было бы интерпретировать как большую склонность русскоговорящих к конфронтации или как приверженность франкоговорящих к идее компромисса, однако научная правомерность таких выводов сомнительна и требует привлечения более широкого круга фактов из обоих языков.
[40] См. Рембо А. Поэтические произведения в стихах и прозе. На франц. яз. с параллельным русским текстом. М.,1988.