ЖУРНАЛ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ
10-2001

ЦЕРКОВНАЯ ЖИЗНЬ

К 40-летию архиерейской хиротонии
Святейшего Патриарха Алексия

Отец Патриарха Алексия
вызволил меня из фашистской неволи...

       Бог так судил, что моя жизнь с молодых лет оказалась связанной с жизнью Его Святейшества Святейшего Патриарха Алексия II. Я прекрасно знал его семью: батюшку Михаила Александровича, матушку Елену Иосифовну, и, разумеется, самого Алешу. Думаю, не пережил бы я страшных военных лет, если бы Господь не послал мне встречу с удивительной семьей будущего Патриарха. Михаил Александрович вызволил меня из фашистской неволи: еще немного - и я бы непременно погиб...
       Не люблю рассказывать о себе, но раз это касается не только меня, исполню это послушание. Родился я в городе Болхове, в Орловской области. Детская память хранит заколоченные храмы без крестов - так было у нас в центре России в тридцатые годы. Наша семья была верующей, благочестивой. Меня воспитывали в православной вере, но, конечно, с оглядкой на богоборческую власть... Иногда я забирался в заколоченную, разбитую церковь, разглядывал лики святых, оставшиеся на стенах, и мне казалось, что они смотрят на меня с укоризной. Потом я задавал отцу непростые вопросы. Он отвечал: "Время придет, и Бог все расставит по своим местам".
       Все это продолжалось до 1941 года, когда началась война. В октябре в наш город вошли фашисты и начали устанавливать свои порядки. Вскоре среди оставшихся жителей прошел слух о том, что немцы собираются открыть в нашем городе церковь. И действительно, через неделю был открыт храм во имя святителя Алексия, митрополита Московского. Нашелся и священник. Им стал отец Василий Веревкин, который жил рядом с нашим домом. Восемь лет он отбыл в лагерях - в Архангельской области, на лесоповале, однако перед войной его отпустили и он вернулся домой. Высокообразованный священник-интеллигент, он долго не мог получить хоть какую-то работу, и чтобы не умереть с голоду - у него ведь была семья! - устроился наконец корчевать садовые деревья, померзшие в лютую зиму 1940-1941 годов... Я дружил с его сыном, которого ровесники дразнили "поповским сыночком".
       И вот, этот единственный в городе священник вызвался совершать богослужения в открытом немцами храме. Нашлась евхаристическая чаша, достали и антиминс, облачение и книги взяли в музее - и служба началась... Мы с отцом пошли в церковь.
       Какая же это трагедия для страны, для всего народа, что лишь вражеское фашистское нашествие, принесшее бесконечные бедствия, позволило открыть в городе церковь! В 1941-м я отстоял всего одну службу и больше в храм не ходил. Нас, молодежь от 14 лет и старше, немцы ежедневно гоняли под конвоем на работы: с 9 утра до 5 вечера. А дальше наступал комендантский час, когда запрещались любые перемещения по городу.
       В начале июля 1943 года началась битва на Курской дуге. Фронт приблизился к городу, бомбежка шла целые дни напролет. 16 июля я попал вместе с сестрой в немецкую облаву. В ту же облаву угодила и семья отца Василия Веревкина. Под конвоем нас погнали на запад. Так в сентябре 1943 года я оказался в лагере Палдиский в Эстонии.
       В лагере находилось около ста тысяч человек. Смертность была очень высокая: голод и болезни безжалостно косили людей, так что конец казался неизбежным. Но Господь не оставил нас: в лагерь стали приезжать православные священники из Таллина. Из лагерников составился замечательный хор. Богослужения совершались на приставном престоле. Это было мощное духовное подкрепление заключенным, многие только благодаря этому остались в живых.
       В нашем бараке богослужения совершал светлой памяти отец Михаил Ридигер - родитель ныне здравствующего Патриарха Московского и всея Руси Алексия. С ним приезжал ныне здравствующий митрополит Таллинский и всей Эстонии Корнилий. Тогда он был просто псаломщиком. Мальчиком-служкой у них был Алеша - Святейший Патриарх Алексий II.
       В том же лагере находился и отец Василий Веревкин. Таллинское православное духовенство обратилось к немцам с просьбой отпустить священнослужителя и его семью. Особенно, я знаю, хлопотал отец Михаил. Напряженно следил за ходом дела его сын Алеша, который на случай неудачи переговоров имел свой план. Уж не знаю, чего это стоило самым дорогим для меня людям, сколько нервов и сил было потрачено, какие убедительные были найдены слова, но гитлеровцы просьбу духовенства в конце концов удовлетворили. Отец Василий причислил к своей семье и нас с сестрой. 14 октября, на Покров, нас отпустили...
       Когда мы прибыли в Таллин, я сразу отправился в церковь. Изможденный, голодный, я чуть не падал от порывов ветра, но пока не принес молитву благодарения Божией Матери за свое счастливое освобождение, о еде даже думать не мог. С тех мгновений для меня началась новая жизнь...
       До конца войны вместе с Алешей Ридигером я служил у епископа Нарвского Павла. Получил доступ к духовной литературе и окунулся в нее, жадно познавая богатства, заключенные в книгах, которые мне давали читать. Тогда я впервые узнал, что был на Руси угодник Божий Серафим Саровский. Мы много и подробно говорили о нем с Алешей. Особенно нам запомнились слова из проповеди священника: "Наступит золотое время для России, когда летом будут петь пасхальные песнопения". Насколько мне известно, и сегодня преподобный Серафим Саровский - в числе наиболее часто поминаемых нашим Патриархом святых.
       Кончилась война, я вернулся домой и с благословения родителей подал прошение о приеме в московский Богословский институт. Все лето ждал вызова, а его нет и нет. Наступил август - и вдруг телеграмма из Ленинграда от моего лучшего друга Алексея Ридигера. Текст простой: "Вася, приезжай в семинарию. Алексей". Конечно, я тут же рванулся на этот зов. Добирался долго, на перекладных, поэтому на экзамены опоздал. Но меня все же приняли. Ректором тогда был протоиерей Иоанн Богоявленский, духовный наставник моего друга Алексея, впоследствии епископ Эстонский и Таллинский Исидор. Это не значит, конечно, что я поступал "по знакомству" - все экзамены сдал не хуже других, но то, что ко мне отнеслись с пониманием, - это правда. Кстати, самого Алешу, несмотря на прекрасные знания, в семинарию тогда не зачислили. Рановато тебе, сказали. Нескольких месяцев не хватало ему до совершеннолетия, и его не приняли. Но ничего, на следующий год Алеша меня догнал, сдав экзамены сразу за весь первый курс обучения. Пришел и говорит: "А можно я с тобой за одним столом сидеть буду?" Господи, да как же нельзя-то! А он спрашивает вроде серьезно, а в глаза ему заглянул - батюшки! - лучики смеха так и бьют... За одним столом все семинарские годы просидели, а позже и в академии старались не разлучаться...
       Что мы вынесли из нашей Духовной школы? Главное, нам привили любовь к храму. Я и прежде был верующим, потому и пошел по этой стезе, но в семинарии моя вера углубилась и окрепла. Мы изучали языки, учились пению, умению проповедовать. Но главное, нам прививали благоговейное отношение к службе Божией, чтобы мы с Богом на "ты" не были, а коли Господь призвал нас служить Ему и людям, то с верой и усердием старались всю свою душу этому служению отдать.
       Жизнь в Питере была полна соблазнов - я сразу почувствовал это. Здесь могли сохранить себя от искушений только сильные, волевые люди. На каждом шагу были рюмочные, везде кинотеатры, в ресторанах - низкие цены. Я знаю, что многие соблазнялись этой "свободой". В 1948-1949 годах в семинарию поступали демобилизовавшиеся фронтовики. Среди них оказались те, кто смотрел на свое пребывание у нас как на нечто временное и случайное. Такие уходили из семинарии задолго до окончания. В Петербурге могут сохранить свою душу только действительно волевые люди!
       Из нашего выпуска 1953 года все стали священниками, в том числе и нынешний Первосвятитель Русской Православной Церкви Патриарх Алексий II. Скрывать не буду - мне очень приятно, что он достиг такой высоты. Разумеется, столь видное положение друга моей юности ко многому обязывает и меня. Но очень жаль, что встречаемся мы теперь крайне редко. Однако когда Святейший Патриарх приезжает в Петербург, то непременно выкраивает время для встречи со мной. И мы, как в былые времена, стараемся не потратить впустую ни одной минуты.
       Не пойму одного: почему сегодня на Русскую Православную Церковь и ее Первосвятителя идет такое яростное нападение? Не потому ли, что в Церковь пришли люди, не пережившие тех страданий, которые пережил он?
       Многие священники нового поколения, получившие светское образование, крестившиеся в 20-30 лет, не представляют себе, чего совсем недавно в советском атеистическом государстве стоило архиереям и священникам воспитывать людей в вере и направлять их на путь Истины.
       Святейший Патриарх честно исполнял и исполняет свой долг, отдает все свои силы и здоровье на благо Русской Православной Церкви. Он всегда честно и преданно защищал ее интересы.
       Сегодня наше общество болеет, а к болящему, как говорит Святейший Патриарх, требуется очень внимательное отношение. Будем же бережно, терпеливо, с любовью исцелять его.
       Верю, что с таким Первосвятителем, как Святейший Патриарх Алексий, русский народ не пропадет. Невидимыми путями Бог ведет многострадальную Россию к спасению.

Протоиерей Василий ЕРМАКОВ,
настоятель храма
преподобного Серафима Саровского
в Петербурге

       (Печатается по: Собиратель Русской Церкви. М., 2001)