Журнал Московской Патриархии 11-2001

ЖУРНАЛ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ

11-2001

ЦЕРКОВЬ И ОБЩЕСТВО

Витте contra Победоносцев:
дискуссия о церковной реформе весной и летом 1905 года

       Данная статья посвящена сложному моменту в жизни Русской Церкви - обсуждению вопроса о церковных реформах в период обострения внутриполитической ситуации в России. Церковь жила ожиданием Поместного Собора, которого не было более двухсот лет, искала путей его созыва. Слишком много нерешенных вопросов накопилось в ее жизни за это время, слишком много опасностей ожидало ее в период надвигающейся смуты.
       Но в марте 1905 года за этим ожиданием стояло противодействие двух выдающихся государственных деятелей России конца ХIХ - начала ХХ века: председателя Комитета министров С. Ю. Витте и обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева. В это противодействие был вовлечен целый ряд лиц - как хорошо известных широкому кругу читателей, так и никому, кроме специалистов, не известных.
       Ряд принципиальнейших вопросов был поставлен в ходе это обсуждения на повестку дня - вопросов, на которые и доныне мы не получили исчерпывающего ответа и которые связаны с самым существенным в жизни Церкви, вопросов, о которых по-прежнему будут спорить историки и богословы в новом веке.
       Что такое соборность? Каковы границы участия мирян в церковной жизни? Можно ли строить эту жизнь по образцам, взятым из политической сферы? Канонична ли церковная реформа Петра Великого? Какое место занимает в жизни Церкви Собор? И многие другие.
       По-новому взглянуть на, казалось бы, ставший уже традиционным материал позволяют и старые, хорошо известные и давно опубликованные источники (дневники государственных деятелей указанной эпохи, переписка, воспоминания), и некоторые ранее не известные архивные материалы, впервые вводящиеся в научный оборот.
       Самым важным источником такого рода является дневник выдающего архиерея и церковного деятеля - митрополита Арсения (Стадницкого), хранящийся в Государственном архиве Российской Федерации (Ф. 550. Оп. 1. Д. 507-520). Дневник велся автором с некоторыми перерывами в течение 35 лет (1881-1916), по ширине охвата материала и глубине проблематики он воистину может быть назван своеобразной энциклопедией русской церковной жизни.
       Очень важно, что в марте 1905 года, то есть в то "горячее" время, когда судьба церковных преобразований определялась большим количеством самых разнообразных факторов, автор дневника находился в Петербурге и имел возможность лично встречаться и беседовать со многими участниками этих событий. Это обстоятельство позволяет еще раз вернуться к осмыслению этих событий и дать им новую интерпретацию.
       Историю обсуждения вопроса о церковных реформах невозможно рассматривать вне контекста тех преобразований в государственной сфере, которые происходили в России в начале ХХ века. И это совершенно понятно, если помнить, какое место занимало "ведомство православного исповедания" в структуре государства, будучи одним из элементов сложной системы государственного управления.
       Любое изменение в этой системе с необходимостью должно было привести к изменениям в церковной сфере - именно поэтому в тот момент, когда Россия, вследствие сложных социальных и экономических обстоятельств, связанных с неудачной войной и обострением внутриполитической ситуации, стала перед необходимостью политического самоопределения, сразу же возникла необходимость самоопределения церковного. И инициаторами обсуждения сугубо церковных вопросов в тот момент в силу целого ряда обстоятельств стали не церковные деятели, а деятели политические.

Князь П. Д. Святополк-Мирский и его программа преобразований

       В 1904 году, после убийства В. К. Плеве, на пост министра внутренних дел был назначен князь П. Д. Святополк-Мирский, деятельность которого еще у современников, а позже в исторической науке получила название "эпохи доверия", так как с ней были связаны определенные надежды представителей либерального лагеря, живших ожиданием соответствующих изменений в государственной сфере. Еще 25 августа 1904 года, во время приема для назначения, он изложил императору Николаю II программу широких реформ, включавшую в себя такие пункты, как введение веротерпимости, расширение самоуправления, изменение политики на окраинах России, расширение прав печати и некоторые другие. Новый политический курс также стал называться "весной Святополка-Мирского". Вокруг этого курса развернулась острая политическая борьба, в которой активнейшую роль играл бывший министр финансов С. Ю. Витте, занимавший после своей отставки с этой должности почетный, но дававший мало возможностей с точки зрения правительственной иерархии пост председателя Комитета министров.
       К концу ноября 1904 года Мирский представил Государю доклад с программой преобразования внутреннего строя империи. Для нас в первую очередь представляет интерес вопрос о свободе вероисповедания (свободе совести), обсуждение которого в конечном итоге привело к полемике о Соборе. Этот вопрос, очевидно, имел для либерально настроенной части российского общества большое значение, так как требование свободы совести с XVIII века является неотъемлемой частью любой политической программы, фундаментом которой являются демократические права личности. Более того, можно утверждать, что вероисповедный вопрос в России начала ХХ века был как бы лакмусовой бумажкой, по цвету которой определялось направление деятельности правительства. Совершенно не случайно осенью 1908 года, выступая на одном из заседаний III Думы, П. А. Столыпин подчеркивал, что в том или ином подходе к вероисповедному вопросу видят "знамение общего направления нашей внутренней политики", на нем проверяют, "полевело или поправело правительство"¹ .
       Можно утверждать, что в 1904-1905 годах С. Ю. Витте прекрасно понимал актуальность вопроса о свободе совести и пытался использовать этот вопрос в своих личных интересах. Уже его современники обратили внимание на то обстоятельство, что после назначения Святополка-Мирского Витте взял курс на то, чтобы превратиться в главу правительства, для чего начал заигрывания с либеральными кругами, потерпев неудачу в надежде опереться на престол и при этом не прекращая играть перед Государем роли спасителя самодержавного принципа. Другими словами, в зависимости от тех или иных конъюнктурных обстоятельств Витте то пугал Государя революцией и "подсовывал" мысль о необходимости преобразований (в первую очередь подчеркивая возрастающую в новых условиях роль преобразованного Комитета министров, председателем которого он очень хотел стать), то, наоборот, изображал себя сторонником и охранителем неограниченных полномочий царской власти. К тому моменту, когда положение Мирского поколебалось, Витте сплел сеть хитроумных интриг, добиваясь восстановления своего политического могущества; по словам известного специалиста по аграрным вопросам, автора воспоминаний о реформах начала века В. И. Гурко, с самого момента назначения Святополка-Мирского Витте взял курс на то, чтобы из председателя бесправного Комитета министров (на это место он был назначен после отставки с поста министра финансов; характерно, что председатель Комитета министров не имел права постоянного личного доклада у Государя) превратиться в главу правительства, опираясь на так называемую общественность вместо утраченной опоры на престол. Заигрывания с либералами нужны были ему как средство для реставрации своего положения у престола² . Как указывала в своем дневнике жена министра внутренних дел княгиня Е. А. Святополк-Мирская, Витте при обсуждении вопросов, связанных с предполагавшимися преобразованиями, играл "очень двусмысленную роль": в кругах, разделявших реформаторские идеи, выставлял себя сторонником введения так называемого представительства; одновременно, в официальных верхах горячо ратовал против этой идеи³ .

С. Ю. Витте, представительство и вероисповедный вопрос

       Следует иметь в виду, что принцип представительства, предполагающий, что выбранные официальным путем депутаты участвуют в деятельности тех или иных государственных органов и обсуждении государственных законов и тех или иных вопросов государственного управления, был тем камнем преткновения, вокруг которого в это сложное время шли ожесточенные споры. Споры касались обсуждения того, нужно ли вообще России представительство, а если нужно, то какова должна быть его форма и как должны выбираться сами представители, то есть депутаты. Для сторонников неограниченного самодержавия эта форма организации политической жизни была неприемлема сама по себе, но, как показала история "Булыгинской думы", леворадикальные деятели вовсе не ограничивались требованием простого соучастия в совещаниях, а настаивали на том, что выборные депутаты должны с правом решающего голоса обсуждать основные законы империи.
       Очевидно, сами либералы прекрасно понимали всю подоплеку действий бывшего министра финансов. Вот какую характеристику дает ему в это время ректор Московского университета С. Н. Трубецкой: "...жулик, правда, но очень умный, не останавливающийся ни перед чем". А сестра Трубецкого добавляет уже от себя: "Жуткий он все-таки сейчас человек, у него, кажется, только два двигателя: личное честолюбие и личная ненависть к царю"⁴ .
       И действительно, скоро настойчивость председателя Комитета министров принесла первые плоды: на совещании при Государе 7 декабря 1904 года Витте получил право подробно рассмотреть подготовленный ранее доклад министра внутренних дел П. Святополка-Мирского, в котором содержались основные пункты предстоящей реорганизации государственного управления (аграрный вопрос, гласность и свобода печати, а также старообрядческий вопрос). Это была крупная победа председателя Комитета министров, так как ранее этот орган занимался совершенно определенным и в сущности незначительным кругом дел. Теперь он получал право активной работы над докладом, подготовленным в аппарате министра внутренних дел, причем в указе Сенату эта особая роль Комитета министров подчеркивалась, а его председатель получал право постоянного доклада у Государя. Так как одним из важных вопросов программы Святополка-Мирского был вероисповедный вопрос, следовало ожидать, что в деятельности С. Ю. Витте свое место найдет и "вероисповедная" карта.
       И действительно, в ходе работы совещания под руководством С. Ю. Витте первоприсутствующему члену Святейшего Синода митрополиту Антонию (Вадковскому) было предложено составить письменный перечень вопросов, которые, по его мнению, в первую очередь требуют серьезного обсуждения.

Митрополит Антоний (Вадковский) и его окружение

       Записка митрополита Антония (облеченная в форму вопросов) была первой в целом ряду материалов такого рода. В ней обосновывалась необходимость изменения государственной политики в области церковной жизни. В связи с этим говорилось о необходимости даровать Церкви автономию (то есть о построении таких отношений между государством и Церковью, когда государство не вмешивается в чисто церковные дела), юридических правах приходов, децентрализации церковной жизни (возможности передачи права решения некоторых вопросов из Синода в епархии), об участии священнослужителей и высшей иерархии в общественных учреждениях. Говорилось о праве церковных организаций (в том числе и приходов) владеть собственностью.
       "Вопросы" митрополита Антония даже при беглом чтении производят очень странное впечатление: сразу понимаешь, что речь идет о чем-то второстепенном, не имеющем принципиального значения в жизни Церкви. Действительно, авторитет Церкви вовсе не зависит от того, есть ли у иерархов право быть членами Государственного Совета - это наглядно показали события последнего десятилетия перед революцией 1917 года, когда у иерархов такое право было. Духовный авторитет епископата и клира невозможно созидать искусственными способами, сделав его представителей близкими к власти. "Вопросы" митрополита Антония так и не разъясняли, что по существу должно измениться в жизни самой Церкви. Они как бы носили "оборонительный" характер: только не "проиграть" духовенству старообрядческих общин. Внимательное их изучение приводит к мысли, что автор озабочен проблемой ликвидации контроля со стороны государства над деятельностью Церкви при фактическом сохранении существующей системы управления и поддержки "господствующего" исповедания.
       Замечательно, что в "вопросах" митрополита Антония отсутствует пункт о Церковном Соборе. Это тем более странно, что о необходимости Собора в данный период времени говорили абсолютно все. Но самое важное заключается вот в чем. "Вопросы" (а это по объему очень небольшой документ) являются отражением взглядов тех, кто полагал, что церковные проблемы, часто очень сложные, многогранные, связанные с самыми глубокими вопросами духовной жизни, можно решать чисто внешним, административным, юридическим путем. Таким образом, записка митрополита Антония (Вадковского) отражала взгляды той части церковных деятелей, которые ратовали за предоставление Церкви независимости от государственной власти (в том числе автономии в церковных делах и организационной независимости) при сохранении прежнего "главенствующего" ее положения в государстве, то есть при сохранении ее преимуществ, связанных с распространением православного учения, ограждения этого учения от посягательств враждебных Церкви лиц и получения финансовых дотаций от государства, то есть широкой государственной опеки.
       Материалы дневника митропотита (в описываемое время - епископа) Арсения (Стадницкого) позволяют пролить свет на обстоятельства появления записки митрополита Антония (Вадковского).
       14 марта 1905 года, сразу по своем прибытии в Петербург из Пскова, епископ Арсений встречается с митрополитом Антонием, и последний упоминает о том, что на 16 марта намечено обсуждение вопроса о реформе в Комитете министров. Далее митрополит указывает: "...и я повезу ряд вопросов, составленных доцентом иером[онахом] Михаилом и еп[ископом] Cергием и редактированных мною"⁵ .
       Иеромонах Михаил, который упоминается в этом отрывке, - это знаменитый впоследствии архимандрит Михаил (Семенов), фaкт участия которого в подготовке материалов для совещания Витте не может не вызывать интереса, если мы примем во внимание поистине замысловатую судьбу этого человека⁶ . Он был одним из известнейших и популярнейших церковных деятелей своего времени. Вот некоторые факты из его биографии. Родился П. В. Семенов в 1874 году в семье принявшего православие еврея-кантониста. Окончил Казанскую Духовную академию. В 1899 году был пострижен в монашество, с 1902 года - доцент Санкт-Петербургской Духовной академии, с 1905-го - архимандрит и экстраординарный профессор. В 1901-1903 годах - активный участник Религиозно-философских собраний.
       Архимандрит Михаил постоянно выступал в церковной периодической печати по вопросам церковной реформы. В 1906 году в газете "Товарищ" от 24 ноября он опубликовал статью в духе "христианского социализма" (хотя формально о солидарности с народными социалистами заявил несколько позже), что привело к его ссылке в Задонский монастырь и отстранению от преподавательской деятельности. Но определению церковной власти архимандрит Михаил не подчинился, обратившись с письмом к обер-прокурору Святейшего Синода П. П. Извольскому, в котором содержались обвинения в адрес иерархии, которая, по мнению автора письма, "силой бросала его в раскол". Действительно, в 1907 году архимандрит Михаил в "сущем сане" присоединился к старообрядческой церкви белокриницкого согласия, где в 1908 году был хиротонисан во епископа на Канадскую кафедру единолично "епископом" Нижегородским Иннокентием (Усовым)⁷ , за что вскоре старообрядческий собор запретил в служении обоих архиереев. В августе 1909 года это запрещение было снято, но от "епископа" Михаила потребовали в течение трех месяцев выехать в Канаду; этого предписания он выполнить не мог, после чего 31 августа 1910 года был снова подвергнут запрещению.
       Уже будучи старообрядцем, "епископ" Михаил принял активное участие в деятельности и разработке учения так называемых голгофских христиан - движения, по всем признакам принявшего вид рационалистической секты протестантского толка. Скончался он 27 октября 1916 года в лечебнице, страдая нервным расстройством, избитый и ограбленный, причем за несколько часов до смерти старообрядцы сняли с него запрещение священнодействовать.
       В своем дневнике епископ Арсений дает очень интересную характеристику иеромонаху Михаилу: "Я застал его за работой по каноническому праву, по вопросу о церковном управлении. Он еще не знал, что вопрос о церковной реформе передан Синоду. Это известие неприятно подействовало на него... Он слишком нервен; во время разговора точно кто его булавкой шпигает, руками все время барабанит по столу, ерзает на стуле. Натура нервная, но несомненно богато одаренная. Дай Бог ему здоровья! Скоро будет возведен в сан архимандрита"⁸ .
       Можно предполагать, что и епископ Сергий (Страгородский), который в то время был викарием митрополита Антония, не случайно участвовал в работе по подготовке материалов к совещанию под председательством С. Ю. Витте. Как показывают его беседы с епископом Арсением, он был последовательным сторонником обсуждения вопроса о церковной реформе именно в Комитете министров, испытывая опасение, что "в Синоде этот вопрос может долго пылиться под сукном". При этом Владыка Арсений указывает, что епископ Сергий был обеспокоен тем, что Синод может быть обвинен в использовании в своих целях ситуации вокруг реформы Церкви.
       Вообще следует заметить, что личность митрополита Антония (Вадковского) до сих пор не нашла достойного исследователя в русской исторической науке. Этот несомненно выдающийся архиерей еще при жизни стал объектом всевозможных сплетен, домыслов, а то и крайней недоброжелательности. Насколько все это справедливо? Не обладая необходимой информацией на этот счет, мы должны все же сделать вывод, что первоприсутствующий член Святейшего Синода был человеком широких взглядов и старался в своей пастырской деятельности шествовать царским путем. Именно так характеризует его личность в своих воспоминаниях митрополит Евлогий (Георгиевский): "Он целомудренно и скромно шел своим путем, не впутываясь в сеть коварных домогательств, козней и интриг"⁹ . С одной стороны, почитатель святителя Тихона Задонского и преподобного Серафима Саровского, сторонник канонизации последнего; с другой - защитник активных контактов с деятелями светской культуры, в 1886 году, будучи ректором Санкт-Петербургской академии, организовал в ней встречу с В. С. Соловьевым, а через пятнадцать лет благосклонно отнесся к идее религиозно-философских собраний. Есть сведения, что именно Владыка Антоний настоял на более мягком варианте синодального указа об отпадении Л. Н. Толстого от Церкви, в то же время убедительно показав тяжелые заблуждения последнего по поводу Православия в известном письме С. А. Толстой¹⁰ . Кроме того, многие люди, лично знавшие Владыку Антония, утверждают, что в обыденной жизни он был очень скромным и неприхотливым человеком - например, в 1908 году он категорически запретил своему окружению устраивать какие-либо шумные торжества по поводу предполагавшегося празднования 40-летия своей учено-литературной деятельности¹¹ .
       Появление записки митрополита Антония привело к его разрыву с К. П. Победоносцевым, который отрицательно отнесся к инициативе митрополита, рассматривая ее как участие в интригах С. Ю. Витте. С этой точки зрения интересно письмо митрополита Антония К. П. Победоносцеву, датированное 4 апреля 1905 года, в котором первый подробно освещает свою позицию в этом вопросе. Констатируя факт своего расхождения с К. П. Победоносцевым по принципиальным вопросам церковной реформы, митрополит Антоний пишет, что он еще в 1903 году высказывал Государю свое мнение о необходимости скорейшего изменения существующей формы церковного управления. По поводу своих контактов с С. Ю. Витте митрополит Антоний указывает: "Вы говорите, что я связан с Витте. Но я с ним решительно никогда никаких дел не имел... Свои вопросы для обсуждения я приготовил по его просьбе и ничуть не навязывался с какими-либо в этом деле услугами. Не спрашивали бы меня, не звали, я бы молчал и никуда бы не лез"¹² . Удивительно, что однажды митрополит Антоний (правда, снова по настоянию другого человека, на этот раз Императора) совершенно открыто высказал свои взгляды на жизнь Церкви. В письме Императору Николаю II в марте 1903 года он указывал: "Мне всегда казалось, что при усиливающемся развитии русского самосознания само собою - рано или поздно - наступит время, когда общественное мнение вынуждено будет сказать, что стыдно и невозможно Руси Святой жить при таком ненормальном строе церковного управления"¹³ .
       Епископ Арсений в своем дневнике сообщает, что митрополит Антоний побывал у К. П. Победоносцева и предпринял попытку примирения, но был встречен холодно, причем Победоносцев сказал митрополиту: "Вы из-за патриаршества принесли в жертву прерогативы Церкви... но знайте, что Витте продаст вас за чечевичную похлебку"¹⁴ . Насколько серьезным был конфликт митрополита Антония и К. П. Победоносцева, говорит то обстоятельство, что митрополит призывал служить молебны о скорейшем уходе обер-прокурора¹⁵ .
       С другой стороны, конечно, важно было бы понять, хотя непосредственно к теме нашей работы это не относится, каким образом в окружении митрополита Антония оказались люди, которые, как показало ближайшее будущее, проявили себя радикально настроенными церковными деятелями. Кроме упоминавшегося уже архимандрита Михаила (Семенова) здесь следует указать и на епископа Антонина (Грановского), о личности которого следует сказать особо. Антонин (Грановский) - выпускник Киевской Духовной академии (1891 года), магистр богословия, епископ Нарвский, викарий Санкт-Петербургской епархии (1903-1908), член Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917-1918 годов, в 1922 году уклонился в обновленческий раскол, стал первым обновленческим архиереем, председателем обновленческого Высшего Церковного Управления, с 1922 года - обновленческим митрополитом, главой самочинного Союза церковного возрождения. В декабре 1905 года опубликовал заметку под названием "Православие и 17 октября"¹⁶ , в которой доказывал необходимость введения Думы с точки зрения догматической, делая вывод, что самодержавие в России должно быть уничтожено, введена конституция и ответственное перед парламентом правительство.
       Мы не знаем, как относился к взглядам своего викария митрополит Антоний, но несколько интересных замечаний в дневнике об этом есть. В частности, 13 июня епископ Арсений записал: "Видно его (митрополита Антония. - Прим. авт.) доброе отношение к Пр[еосвященному] Антонину, и именно потому, что последний часто причинял ему раны, и тем не менее он проявлял к нему некоторое самопожертвование, так что я думаю, что он смотрит на Антонина как на жертву своей любви"¹⁷ . Сам митрополит Антоний, уже после выступления своего викария с указанной выше статьей в газете "Слово", в январе 1907 года отказался назначить его на самостоятельную кафедру, заметив при этом: "Антонина я знаю: он очень хороший, доброй души, умный. Но только он нуждается в совете, руководстве. Где он там его найдет, на глубинке"¹⁸ .
       Не случайно, видимо, в своем дневнике епископ Арсений указывает, что для последних лет пребывания митрополита Антония на Санкт-Петербургской кафедре и в должности первенствующего члена Святейшего Синода характерны спокойствие и оптимизм, которые фактически привели к печальным последствиям: "Он как будто не видит того пожара, который все более и более разгорается и угрожает всеобщим пожаром нашей родины. Такой оптимизм, по-моему, есть свойство петербургских чиновников, не знающих жизни, а видящих все из канцелярий только. Теперь нельзя быть спокойным, нужно кричать, взывать, вопиять, действовать. Опасность идет. Церковь в опасности! Страшно!.."¹⁹ .
       Нам представляется, что очень справедливые слова о митрополите Антонии (Вадковском) были сказаны в конце 1906 года, после того, как председатель совета Союза русского народа А. И. Дубровин опубликовал скандальное открытое письмо митрополиту Антонию, обвиняя последнего в сговоре с Витте и потворстве церковным деятелям левого толка. Тон письма вызвал возмущение даже в среде противников Витте, и Ф. Д. Самарин, откликаясь на него, писал С. Д. Шереметьеву: "Нахожу, что главнейшие обвинения, предъявляемые митрополиту Петерб[ургскому] по существу справедливы, но Дубровин испортил все, придав своему письму пасквильный характер и задавшись целью представить человека слабого, безвольного и склонного просто плыть по течению каким-то искусным политиком, действующим по строго обдуманному плану"²⁰ . В сущности, ту же позицию по отношению к дубровинскому письму занял и Владыка Антоний (Храповицкий), который всегда находился с митрополитом Антонием (Вадковским) в весьма натянутых отношениях и тем не менее отказывался интерпретировать действия последнего как "подлаживание" под демократические идеи, оппортунизм, враждебность к патриотизму и подчеркивал преданность митрополита христианским законам любви²¹ .
       Таким образом, обвинять митрополита Антония в какой-либо приверженности радикальным реформаторским идеям мы не имеем серьезных оснований, но характерно, что это фактически единственный русский архиерей начала века (кроме епископа Антонина (Грановского), будущего обновленческого митрополита), к которому обновленцы, в частности известный профессор Б. В. Титлинов, относились с открытой симпатией.

С. Ю. Витте и статус Комитета министров

       Что реально стояло за опасениями митрополита Антония и его сотрудников? Почему даже иерархи Церкви настаивали на том, чтобы сугубо церковный вопрос обсуждался в Комитете министров (интересно при этом отметить, что председатель Комитета и не думал привлекать кого-нибудь из членов Синода, кроме Санкт-Петербургского митрополита, к этому обсуждению), а не в Синоде, которому, казалось бы, в первую очередь и следовало этим заниматься? Очевидно, и сам митрополит Антоний, и его окружение были убеждены в этом потому, что, с одной стороны, как мы уже видели, митрополит Антоний видел в участии священнослужителей в государственных учреждениях способ усиления роли Церкви в общественной жизни, а с другой стороны, очевидно, что и Витте, и митрополит Антоний очень не хотели, чтобы вопрос о церковных преобразованиях был перенесен в Синод, ибо в этом случае у обер-прокурора К. П. Победоносцева, совершенно по-иному смотревшего на реформы, появлялась реальная возможность использовать свое влияние - в Комитете министров это сделать было труднее. Но такая позиция, совершенно понятная с точки зрения противостояния с обер-прокурором, была глубоко противоречива, ибо сами церковные иерархи отмечали наличие серьезного противостояния в своей среде. Очень характерна в этом смысле реплика, брошенная однажды епископом Сергием (Страгородским) "Сами мы, получивши в свои руки бесконтрольную власть, непременно бы разбились на партии, на правых и левых"²² .
       Решающее значение в понимании поднятых выше вопросов имеет очевидный замысел Витте, который совершенно ясно прослеживается по всем его последующим действиям: сосредоточить дело общегосударственных реформ после отставки Святополка-Мирского исключительно в своих руках, то есть в Комитете министров. Дело в том, что с чисто формальной точки зрения подготовка реформ, по смыслу указа 12 декабря 1904 года, была возложена именно на данный орган; Витте использовал эту ситуацию, чтобы любыми способами повысить его "статус" и даже расширить его полномочия: "налицо была попытка приступить к созданию из Комитета министров "объединенного правительства", которая с необходимостью предполагала и рост влияния председателя Комитета"²³ . Именно поэтому в переписке с обер-прокурором Синода С. Ю. Витте пытается доказать, что именно Комитету министров подобает заниматься вопросом о преобразованиях в жизни Церкви.
       Итак, для Витте имело принципиальное значение, чтобы вопрос о реформах Церкви обсуждался в Комитете министров, точно так же, как для Победоносцева было принципиально важно добиться передачи его в ведение Синода. За спором о том, какой орган будет обсуждать вопрос о церковных реформах, стояло противоборство двух самых выдающихся государственных деятелей России конца ХIХ - начала ХХ века, а также их единомышленников. Обсуждение вопроса о веротерпимости и связанного с ним вопроса о Церковном Соборе - а оба этих вопроса, что называется, давно назрели и витали в воздухе - было частью программы Витте по превращению Комитета министров в Совет министров под своим руководством. Благодаря известному спектаклю, разыгранному в декабре 1904 года, накануне издания указа 12 декабря, когда Государь в его присутствии и в присутствии Великого князя Сергея Александровича вычеркнул из проекта указа знаменитый пункт номер 3 о представительстве, а Витте делал вид, что всячески одобряет этот шаг, последний на некоторое время заработал репутацию спасителя самодержавного принципа - и "сейчас же обратился в сторону либералов, приняв роль министра-преобразователя"²⁴ . Совершенно очевидно, что либералы, в свою очередь, в подавляющем большинстве настаивали на необходимости рассмотрения вопроса о реформах именно в Комитете министров, не имея никакого доверия к Синоду.

Был ли заговор?

Возникает существенный вопрос: во-первых, в какой степени мы можем говорить о союзе председателя Комитета министров и первенствующего члена Синода, что их объединяет? У нас нет данных, позволяющих говорить о каком-то тесном идеологическом союзе. Более того, скорее всего митрополит Антоний принял участие в этой работе совершенно случайно. Конечно, он не поддерживал обер-прокурора Синода - зная это, Витте мог привлечь его к своей деятельности, пользуясь тем, что митрополит Антоний был первенствующим членом Синода и его участие в обсуждении церковных вопросов выглядело совершенно естественным. Вообще сообщения в печати, письмах, дневниках о каком-то "заговоре" Санкт-Петербургского митрополита и председателя Комитета министров - скорее всего, досужие домыслы. Хотя сведения об этом имеются в некоторых источниках, скорее всего, речь идет о том, что желаемое выдавалось за действительное²⁵ .
В конечном итоге, мы можем согласиться с петербургским историком С. Л. Фирсовым, что "не "союз" с Витте из желания стать Патриархом республики, а здравый смысл заставил "покладистого" Антония использовать инструменты светской власти для решения внутрицерковных дел"²⁶ . Мы полагаем, что единственный мотив, который по-настоящему объединял первоприсутсвующего члена Святейшего Синода и председателя Комитета министров, - это стремление любым способом отстранить от участия в реформировании Церкви К. П. Победоносцева и оказать последнему противодействие.

Записка С. Ю. Витте. Что такое соборность?

       Вслед за запиской митрополита Антония, содержанием которой С. Ю. Витте, по всей видимости, остался недоволен, последовала записка самого председателя Комитета министров. Она несравненно богаче и серьезнее по содержанию и глубине охвата церковных проблем, нежели "вопросы" митрополита Антония. В записке Витте содержится ряд вполне справедливых тезисов, характеризующих печальное положение Православной Церкви: указывается на упадок прихода, пастырства и проповеди, кастовую отчужденность духовенства, несвойственные ему функции контроля, проблему поиска такой формы оплаты труда священника, которая не вела бы к самым разным злоупотреблениям (например, зависимости от богатых прихожан), разделение народа, духовенства и интеллигенции, глубочайшие проблемы Духовной школы. Некоторые общие рекомендации, предлагаемые автором, могут быть признаны вполне удовлетворительными. В первую очередь это идея возрождения практики регулярных Церковных Соборов. В записке Витте впервые, по-видимому, на таком "высоком уровне" звучит предложение о необходимости созыва Поместного Собора с широким участием в нем мирян. Именно в этом, то есть в возрождении практики обсуждения важнейших церковных вопросов на регулярно созываемых Соборах, автор и видит путь возрождения Русской Церкви. В этом положении сформулирована главная идея, по поводу которой будут вестись дальнейшие споры на протяжении двенадцати лет.
       В чем автор записки видит главную причину церковных бед и каковы пути их преодоления? Эта главная причина - неканоничность реформ Петра I, которым противопоставляется допетровский расцвет Церкви. Автор утверждает, что допетровская соборность была заменена коллегиальностью, то есть чисто чиновничьим, бюрократическим принципом. Но что понимает под этим автор записки? Оказывается, смысл соборности можно адекватно передать термином "представительство": "Сущность соборного начала не в том, что во главе правления стоит не одно, а несколько лиц, а в том, что каждое из этих лиц является представителем целой общины"²⁷ . Таким образом, идея соборности в записке Витте прямо связывается с идеей представительства, более того, утверждается, что в этом ее сущность. На это надо обратить особое внимание: идея представительства, горячо обсуждавшаяся в политических сферах, естественным образом ассоциировалась для многих с идеей Собора и соборности.
       Таким образом, в момент напряженной борьбы за пост председателя Совета министров Витте снова пользуется популярными в либерально-демократическом лагере идеями, не понимая, что в такой форме они для Церкви не годятся. Показательно, что уже современники точно заметили эту внутреннюю противоречивость записки: "...она не могла быть написана человеком, всесторонне знакомым с предметом и отдающим себе ясный отчет в потребностях церковной жизни... оказывается сшитой на живую нитку из разных обрывков фактов, положений и выводов, в известном направлении заимствованных у разных лиц..."²⁸ . И анализ автора записки, и его рекомендации являются набором тезисов, имевших широкое хождение в богословской периодике начала ХХ века и в абстрактном виде вполне приемлемых. Но рекомендации, предлагаемые в качестве "лекарства от болезни" (в числе прочего выборы духовенства и пересмотр способов его материального обеспечения, возрождение имущественного права церковной общины, епархиальные собрания, восстановление влияния на образованные слои общества, доступность духовного образования для всех слоев, а не только для одного, кастово-замкнутого, и, наконец, необходимость созыва Поместного Собора с широким участие духовенства и мирян) оказываются общими словами, паллиативом, если нет понимания природы Церкви и ключевой для данного периода времени идеи - идеи соборности. Ибо истинный смысл соборности вовсе не в идее представительства, вернее, не в юридическом понимании этого термина, а в том, что предстоятель церковной общины или ее рядовой член являются носителями церковной идеи, ее выразителями, своим духовным авторитетом выражают чаяния народа церковного (конечно, в первую очередь здесь следует говорить о том, что с точки зрения Предания законными представителями церковных общин являются епископы).
       Важно отметить, что юридизм может проявляться в двух формах, которые на первый взгляд кажутся альтернативными: юридизм церковных консерваторов (в примитивной форме это так называемое начетничество, или обрядоверие, то есть магизм формы) и юридизм церковных либералов (обновленчество и является крайней формой этого образа мыслей). Оба подхода становятся безжизненными, если существуют сами по себе и не содержат главного - духовного подвига. Оба взгляда исходят из того, что удачная форма организации церковной жизни сама по себе способна автоматически определить богатство ее содержания. А реально в церковной истории часто все бывает совершенно наоборот. Не случайно ведь 20-е и 30-е годы ХХ века были подлинным расцветом духовной жизни в России, ибо были временем подвига, самопожертвования, пастырства в его истинном понимании. А внешне никаких возможностей для организации церковной жизни в канонических рамках не было: не было возможности собирать Соборы, выбирать Патриарха, ни о каком "представительстве" не могло быть и речи - и соборность проявлялась совершенно необычными способами: достаточно вспомнить, что практика назначения себе преемников Партиаршими Местоблюстителями после смерти Патриарха Тихона не соотвествовала каноническим нормам церковной жизни, но воспринималась эта практика народом церковным и епископатом как единственно возможный способ сохранения преемства высшй церковной власти.
       Что же такое тогда "представительство" с точки зрения духовной, церковной? Очевидно, речь должна идти не об институте как таковом. Сама процедура выборов, которая, как мы знаем, часто приводит к совершенно неожиданным и бедственным для общества (и Церкви) результатам, вовсе не является гарантией адекватного результата. В этом смысле выборы как бы вторичны, они вовсе не являются гарантией того, что будут выбраны самые лучшие и достойные. Но при этом, конечно, выборы сами по себе не являются чем-то злокачественным и неприемлемым в церковной практике. Но представительство только тогда можно связывать в определенной степени с соборным началом Церкви (которое, конечно, вовсе представительством не исчерпывается, как не исчерпывается и коллегиальностью), когда ту или иную церковную организацию (приход, епархию, братство и т. д.) представляет истинный член Церкви, преданный ей. И весь вопрос в том, каким образом должна быть организована сама процедура отбора таких преданных Церкви людей.
       В этом смысле глубинная природа Церкви такова, что никакой "плюрализм" в ней невозможен: стремиться к нему (и в частности, к многопартийности) - значит совершать великий грех против Церкви! В этом пути Церкви и государства существенным образом расходятся: государство вынужденно мириться с многополярностью различных мнений и точек зрения и даже в какой-то степени поощряет эту многополярность, считая такую форму организации жизни идеальной и интерпретируя государственную жизнь как борьбу этих разных точек зрения, разных истин. Для жизни Церкви это недопустимо, ибо в Церкви есть только одна истина - истина евангельская, истина Христа.
       Таким образом, предлагаемые в записке Витте способы решения насущных церковных проблем, в частности пунктирно намеченная в его записке цепочка "соборность - представительство - выборность", во многом неадекватны. Критикуя Святейший Синод, учрежденный Петром I, и утверждая, что в нем соборное начало подменено началом коллегиальным автор записки предлагает вместо одной "коллегиальности" другую: коллегиальный характер Святейшего Синода заменяется коллегиальным характером парламента, ибо, настаивая на выборности духовенства и на выборности основывая представительный характер церковных учреждений, автор фактически берет за основу именно это представительное учреждение европейского типа. На самом деле категория "соборность" включает в себя и коллегиальность, и представительство, но отнюдь к этим понятиям не сводится.
       Таким образом, проблемы церковной жизни в записке высвечены ярче, чем способы лечения. Желание "подыграть" либералам, перенести на церковную почву категории, чуждые Церкви, без понимания истинной природы Церкви, а также окончательный вывод о том, что синодальная эпоха и реформа Петра - абсолютное зло, а досинодальная церковная жизнь - образец соборности, - вот главное заблуждение председателя Комитета министров.
       Дневник епископа Арсения (Стадницкого) позволяет пролить свет на обстоятельства появления рассматриваемого документа. До сих пор о происхождении записки было известно следующее. Английский исследователь Дж. Каннингем сообщает, что при подготовке своей записки С. Ю. Витте пользовался материалами, предоставленными ему профессорами Духовных академий - Н. А. Заозерским, П. В. Тихомировым, Н. С. Суворовым²⁹ . В своих воспоминаниях сам С. Ю. Витте указывает: "Эта записка была составлена одним из моих сотрудников при моем большом и сердечном участии..."³⁰ . Имя этого сотрудника называет епископ Арсений (Стадницкий). Вот что он пишет в своем дневнике позднее, в ноябре 1905 года (уже будучи председателем Учебного комитета при Святейшем Синоде, рассказывая об одном из его заседаний): "...был тоже и некто Ф. Н. Белявский, недавно причисленный к канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода, из министерства финансов перешедший в ведомство православного исповедания одновременно с назначением нового обер-прокурора князя А. Д. Оболенского. Белявский - из кандидатов Петербургской академии, кажется выпуска 1898 года, автор известной записки Витте о необходимости реформы церковного управления. Поэтому Витте с назначением Оболенского обер-прокурором и рекомендовал ему Белявского, который будет состоять чиновником особых поручений при обер-прокуроре, а вместе с тем... назначен ревизором духовно-учебных заведений... Думаю, что назначение Белявского ревизором есть во всяком случае профанация этого института..."³¹ . Позднее, 27 января 1906 года, епископ Арсений так отзывается о деятельности Белявского в Учебном комитете: "Ф. Белявский - и без авторитета, и без педагогического опыта. Попал сюда по протекции обер-прокурора, кажется... по недоразумению"³² .
       Кто же это - Ф. Н. Белявский, которого председатель Комитета министров использовал для подготовки своего документа? Обвиняя К. П. Победоносцева в том, что последний при подготовке своих материалов пользуется малоосведомленными сотрудниками аппарата Святейшего Синода, сам председатель Комитета министров прибегает к помощи акцизного чиновника. Действительно, в публикациях, направленных против обер-прокурора Синода, указывалось, что при составлении своих возражений Витте Победоносцев воспользовался достаточно сомнительными выводами диссертации своего сотрудника С. Г. Рункевича (сама записка Победоносцева составлена, быть может, Рункевичем, что, кстати, еще никем не доказано). Эта диссертация, посвященная петровским церковным реформам, была подвергнута критике со стороны Санкт-Петербургской Духовной академии, преподаватели которой профессор Н. М. Никольский и доцент А. В. Карташев, а также ректор епископ Сергий (Страгородский) дали о ней неудовлетворительные отзывы, однако благодаря вмешательству Святейшего Синода научная степень доктора церковной истории Рункевичу была все-таки присвоена. Однако между Рункевичем и Белявским все-таки была некоторая разница, ибо первый был давнишним сотрудником Победоносцева и в течение долгого времени занимал ответственную должность помощника управляющего канцелярией Святейшего Синода.
       В газете "Слово", ставшей с конца 1905 года фактическим центральным печатным органом "Союза 17 октября" и претендовавшей на роль идейного выразителя и объединителя различных направлений в рамках умеренно-либерального лагеря, среди авторов фигурирует некто Ф. Белявский, который в одной из своих статей, выражая восхищение публикациями знаменитой группы 32-х священников, подвергает жесточайшей критике "правящее Церковью монашество", указывая далее: "И мы от всей души приветствуем пробуждение белого духовенства от тяжкого кошмарного сна в монашеских объятиях; в добрый путь, на широкую дорогу свободной, народной церковной жизни - к жизни золотого века христианства"³³ . Если автор процитированной статьи и автор записки Витте - одно и то же лицо, а это очень вероятно, учитывая, что Ф. Н. Белявский в "Слове" долгое время вел отдел библиографии, становится понятным, что С. Ю. Витте в своих воспоминаниях было не с руки называть имя своего сотрудника, ставшего впоследствии ревизором семинарий и Духовных училищ.

Ответ обер-прокурора. Апология петровской церковной реформы

       Ответом на записки митрополита Антония и С. Ю. Витте была записка К. П. Победоносцева, содержание которой можно свести к следующему. Реформа Петра I была спасительной для Церкви, погрязшей в "мертвенности обрядового формализма". Церковная действительность до Петра крайне печальна, а Духовный регламент облекает эту реформу в "определенную, законную и обязательную форму", причем Святейший Синод, учрежденный Петром, - постоянно действующий Собор и, таким образом, Русская Церковь управляется соборно. ХIХ век - время расцвета церковной жизни, период усиления духовного влияния Церкви в народе и обществе; благодаря общему росту уровня просвещения и образования в России воздействие на паству Церкви заметно увеличилось³⁴ . Государство, по мысли автора записки, ни в чем не стесняет жизни Церкви, которая сама не хочет пользоваться предоставленными ей правами. Закон 1764 года, то есть так называемая секуляризация церковных земель, интерпретируется как "акт освобождения приходского духовенства от тяглой зависимости епископу, а прихожан - от пошлин церковной власти". Автор указывает, что и гражданский консисторский строй не стесняет деятельности Церкви, ибо "и в этом отношении от личной деятельности епископа и духовенства зависит - в бумаге не забывать человека и иметь по мере возможности живое общение с паствой"³⁵ .
       Очевидно, подобная точка зрения грешит пристрастием и необъективностью, которые, конечно, связаны со стремлением любыми способами "сорвать" акцию противника, то есть в первую очередь С. Ю. Витте. Но с другой стороны, в подходе, изложенном К. П. Победоносцевым, нет ничего оригинального - по свидетельству Владыки Арсения, сходных взглядов придерживался и московский митрополит Владимир (Богоявленский). В разговоре с епископом Арсением летом 1905 года он заметил: "Теперь... модно говорить: Собор... Гнет светской власти... Да скажите, где он, в чем? Вот сколько сижу в Синоде, совершенно не вижу и не ощущаю его. Решай как угодно. В том-то и беда, что мы-то ничего не делаем"³⁶ .
       В беседе с епископом Арсением (Стадницким) В. К. Саблер, в тот момент товарищ обер-прокурора, указывал, что К. П. Победоносцев был возмущен содержанием записки С. Ю. Витте, считая, что Комитет министров некомпетентен в решении религиозного вопроса. Признанием неканоничности существующего церковного строя, по мнению Саблера, давалось сильное оружие в руки старообрядцев³⁷ .
       Отметим одно важное обстоятельство: в записках Витте и Победоносцева впервые были обозначены те самые позиции и аргументы, которые потом воспроизводились во всех полемических сочинениях, будь то статьи в периодической печати, брошюры или монографии, посвященные церковной реформе. Если не учитывать глубины чисто научной проработки вопроса, когда для иллюстрации своей точки зрения тем или иным авторам приходилось прибегать к детальному историческому анализу и серьезным богословским и историческим справкам, ключевые доводы обеих спорящих сторон фактически не претерпели особенных изменений даже до сего дня. Кратко эти две диаметрально противоположные точки зрения можно сформулировать следующим образом: была ли синодальная эпоха временем застоя и упадка или, наоборот, она была временем расцвета духовной и церковной жизни? В этом смысле, повторимся еще раз, точка зрения К. П. Победоносцева не может претендовать на объективность - очевидно, при составлении своей записки в марте 1905 он руководствовался стремлением любыми способами противостоять церковным преобразованиям в том виде, как они были задуманы Витте. Конкретного материала, доказывающего это, вполне достаточно.
       Приведем несколько свидетельств самого Победоносцева. Еще в конце 1904 года в письме Витте он указывал: "Я чувствую, что обезумевшая толпа несет меня с собою в бездну, которую я вижу перед собой, и спасения нет"³⁸ . Этим же пессимизмом в большей степени проникнуты письма весны 1905 года: "Ныне... с предстоящей церковной реформой, нравственное положение мое станет невозможно, и если я до сих пор еще не сложил с себя бремя, то лишь потому, что на первое, весьма короткое время, надо еще поддерживать какой-нибудь порядок в текущих делах церковного управления, осужденного на полное разрушение"³⁹ . При встрече с епископом Арсением (Стадницким) Победоносцев выражал недоумение всеобщим стремлением к реформированию: "И все одно отношение - реформировать, реформировать, забывая, что это далеко не так ясно, как кажется, что нужно трудиться и трудиться, учиться и учиться"⁴⁰ . В черновом варианте всеподданнейшего доклада Государю обер-прокурор Синода указывает: "Смута, господствующая ныне в умах, лишает возможности успокоить мысль свою и обдуматься посреди всеобщего волнения и стремления к быстрым преобразованиям. Человек, подобный мне, свидетель и во многом участник событий, совершившихся в течение четырех царствований, падает духом и теряется в разуме... Быстрое и неглубокое их (преобразований. - Прим. авт.) проведение грозит опасностью подорвать самые основы, на коих держится вся жизнь государственная и народная"⁴¹ . Наконец, об этом же писал К. П. Победоносцев и С. Д. Войту, сотруднику синодальной типографии: "А у людей всех больших и малых точно Бог отнял разум. Особенно грустно, что и на духовных нет надежды: в архиереях, в Академиях, в попах - тоже помрачение и завиральные идеи"⁴² .
       Необходимо дать ответ на следующий принципиальный вопрос: Победоносцев был противником церковной реформы вообще (как считало большинство его современников и считает большинство историков, пишущих на данную тему) или противником церковных реформ, инициативу проведения которых взял на себя в тот момент председатель Комитета министров? По-другому данный вопрос можно сформулировать так: было ли место К. П. Победоносцеву в той работе, которая начиналась в связи с преобразованием церковной жизни? К сожалению, у нас пока нет достаточных данных, чтобы сделать какие-либо совершенно определенные выводы на этот счет. Мнение о негативной роли обер-прокурора в церковных преобразованиях стало расхожим - к таким выводам приходят почти все специалисты, писавшие о Победоносцеве: немецкий историк Г. Зимон, отечественные исследователи А. Ю. Полунов и С. Л. Фирсов, американский историк Г. Фриз. Однако, размышляя на данную тему, мы не должны упускать из виду следующее.

Мотивация обер-прокурора

       Анализируя переписку К. П. Победоносцева периода 1905 года, мы должны учитывать, что ему уже были известны и шаги, предпринятые С. Ю. Витте, и косвенное участие в деятельности последнего митрополита Антония, и знаменитая "записка 32-х священников", вышедшая в свет 17 марта. Очевидно, обер-прокурор действительно поставил перед собой цель воспрепятствовать тем намерениям, которым, конечно, никак сочувствовать не мог. Очень ярко эта мысль выражена в одном из писем С. Д. Войту: "Время теперь такое, что не надо предпринимать ничего нового - дай Бог старое уберечь"⁴³ . Подобную мысль содержит и письмо Государю, написанное в марте 1905 года: "Люди, издавна хранившие идею о Соборе Русской Церкви, - и те приходят в ужас от мысли об открытии Собора в настоящее время и в том виде, как предлагает его Синод"⁴⁴ .
       В сущности, позиция обер-прокурора была выражением (в крайней форме) вполне обоснованных переживаний по поводу того, каким образом (подпольно!) идет подготовка церковной реформы в петербургских "сферах", близких к Комитету министров. К. П. Победоносцев, будучи волевым и честным человеком, способен был, в отличие от многих конформистски настроенных государственных и церковных деятелей, противиться тому, что противоречило его убеждениям, способен был противостоять всеобщему очарованию и дурману магического слова "реформы". Более того, возвращаясь к тому, что было сказано выше, мы приходим к выводу, что после отставки князя Святополка-Мирского позиция Победоносцева была единственным препятствием на том пути, который выбрал С. Ю. Витте. С этой точки зрения все значительные события церковной жизни в марте 1905 года мы должны рассматривать через призму противостояния С. Ю. Витте и К. П. Победоносцева.
       При этом следует иметь в виду, что "дурная слава" о Победоносцеве исходила часто от тех людей, которые a priori были убеждены в трех вещах: 1) любые реформы - это хорошо; 2) реформы, проводимые в России в начале ХХ века, - единственная возможность остановить надвигающуюся смуту и крамолу; 3) любой человек, который так не думает, является ретроградом и мракобесом.
       Но если дать себе труд на минуту задуматься, то не становится ли ясно, что очень часто те или иные предложения, выдвигавшиеся в то время, часто носили ситуативно-импульсивный характер - люди находились в растерянности, в угаре, часто не ведали, что творили, очень часто просто чаяли движения воды и держали нос по ветру. Победоносцева часто обвиняют в том, что в 1905-м он, критикуя всех и вся, не предложил никакой позитивной программы, пребывая в полной расслабленности. Но разве не является его великой заслугой нежелание участвовать в деятельности, которую он считал губительной для России? И разве не вызывают у нас сочувствия слова, сказанные им именно в марте 1905 года в письме графу С. Д. Шереметеву: "Не могу присутствовать при том, как родную мать мою, родимую Россию, уродуют, как невежды, люди... ни в кого и ни во что не верующие, совершают над ней тупым ножом операцию по всем членам"⁴⁵ ?
       И в этой ситуации снова приходится констатировать, что позиция неприятия преобразований в марте 1905 года вовсе не являлась специфически характерной именно для обер-прокурора Синода. На этой же позиции стояли и члены московского кружка, близкого к М. А. Новоселову, сами по себе обер-прокурору совершенно не сочувствовавшие и отзывавшиеся о его деятельности очень критично. В первую очередь - известный идеолог неославянофильства Ф. Д. Самарин, указывавший в одном из своих писем: "Среди церковного общества замечается, по-видимому, тоже некоторое движение. Но вполне ли оно доброкачественно? Для меня кажется опасным, что это возможное движение лишено нравственно ответственного руководства иерархии. От такого руководства мы, к сожалению, давно отвыкли"⁴⁶ . А в другом письме он подчеркивает: "...нужен нам соборный строй, нужно обновление церковного управления, но не так надо за дело это браться"⁴⁷ .
       Нам представляются малоубедительными попытки представить деятельность Победоносцева в этот период как стремление только затянуть дело реформы или вовсе его похоронить. Если К. П. Победоносцев пессимистически относился к самой идее реформы, то, возможно, не потому, что отрицал необходимость тех или иных преобразований, а скорее потому, что не хуже своих современников понимал всю их сложность. В 1912 году В. П. Мещерский вспоминал слова Победоносцева: "...легко сказать: Патриарх, а где вы его возьмете? [Церковный режим. - Прим. авт.] настолько нивелировал епископов, что из их среды невозможно выбрать "независимую личность", сумевшую выполнить миссию объединения сил духовенства перед лицом революционной опасности"⁴⁸ .
       13 марта 1905 года Победоносцев добился изъятия вопроса о церковных преобразованиях из ведения Особого совещания Комитета министров и передачи его в Синод. Однако далее события на время вышли из-под его контроля. 22 марта на заседании Синода архиереи приняли решение об обращении к Императору Николаю II с настоятельной просьбой о скорейшем созыве Поместного Собора. На этом заседании, как и на предыдущих, присутствовал не сам обер-прокурор, а его товарищ В. К. Саблер. Положительная реакция последнего на решение Святейшего Синода была полной неожиданностью для К. П. Победоносцева. Видимо, с этим связан отзыв последнего в письме к В. Д. Войту от 12 мая 1905 года: "Чувствую некоторое освобождение от Саблера. Теперь раскрывается, как этот человек меня обманывал и под меня подкапывался"⁴⁹ .
       Интересно, что хорошо осведомленные о церковных делах лица рассматривали данный синодальный акт как продолжение "мартовского противостояния". Ф. Д. Самарин в письме С. Д. Шереметеву указывал: "Витте и сюда приложил свою руку! В своем попечении о благе православного народа он задумал нас подарить Патриархом и Собором, а наши иерархи, доселе спавшие непробудным сном, теперь вдруг встрепенулись и решились воспользоваться минутой и скорей схватить, что им дает щедрая рука председателя Комитета министров"⁵⁰ .
       Быть ли Собору? В результате заседания Синода от 22 марта был предложен ряд вопросов для рассмотрения на Соборе, в том числе восстановление патриаршества с Синодом как постоянным органом, введение церковных округов и децентрализация церковного управления, реорганизация консисторий, благоустройство прихода, реформа Духовных школ, участие представителей иерархии в заседаниях Государственного совета и Комитета министров и некоторые другие. Серьезное недовольство в печати вызвал тот факт, что собор, планируемый членами Синода, был Собором Архиерейским. Мотивировка, с помощью которой члены Синода предлагали восстановить патриаршество, не может не вызывать глубочайшего удивления: "чести ради" Российского государства!
       По-видимому, синодальное обращение 22 марта было попыткой, воспользовавшись болезнью Победоносцева, решить вопрос без него. В то же время никак нельзя согласиться с тезисом, что решения, принятые на заседании Святейшего Синода в тот день, были полной неожиданностью для обер-прокурора и означали его "политическое фиаско".
       Но попытка эта оказалась для членов Синода неудачной. По настоянию обер-прокурора 31 марта Государь накладывает на обращение Синода резолюцию, в которой говорится о несвоевременности предложения о созыве Собора в столь сложное время и необходимости вернуться к этому вопросу при первом удобном случае. Сам текст резолюции практически дословно был составлен К. П. Победоносцевым - этот текст находится в черновых бумагах обер-прокурора. В дневнике епископа Арсения (Стадницкого) мы находим прямое подтверждение активного участия обер-прокурора в его составлении. В записи, сделанной 8 апреля 1905 года, содержится рассказ близкой знакомой семьи Победоносцевых, писательницы Е. А. Вороновой: "Резолюция государя о преждевременности Собора написана по внушению Победоносцева вместо другой, в которой он выражает согласие на реформу церковную и созыв Собора. Этот синодальный доклад с резолюцией Государя уже печатался в "Церковных ведомостях", как вдруг Саблер приказал изъять из набора и появилась эта запретительная резолюция - вот почему этот номер "Ц. В." и запоздал выходом"⁵¹ . Какое значение придавал этому решению Императора К. П. Победоносцев, видно из его письма С. Д. Войту от 31 марта: "Наше нервное напряжение становится невыносимо. А из Царского Села нет еще отзыва"⁵² ; в тот же день вечером, в 11 часов, Победоносцев снова посылает Войту записку: "Конфиденциально вам: скоро прочтете в газете - Собора в ближайшее время не будет, ради настоящего трудного времени"⁵³ . Более того, в своем дневнике Владыка Арсений высказал предположение, что Государь не читал обращения Синода, ибо резолюция, наложенная им (о преждевременности Собора), противоречит содержанию самого обращения, где фактически говорится о том же⁵⁴ .
       Несмотря на резолюцию Государя от 31 марта 1905 года, вопрос о Соборе оставался для Церкви основным. После опубликования предложения Рузвельта к России и Японии о посредничестве в переговорах о заключении мира (29 мая) стало ясно, что дальневосточная война больше не является препятствием к решению неотложных внутригосударственных и внутрицерковных вопросов.

Был ли К. П. Победоносцев противником реформ летом 1905 года?

       Обратим внимание на два важнейших обстоятельства, которые существенным образом ставят под сомнение известный тезис о нежелании К. П. Победоносцева участвовать в каких-либо реформах.
       В первую очередь это относится к реформам общегосударственным, и указал на это профессор Р. Ш. Ганелин. Дело в том, что с легкой руки известного правоведа профессора Н. С. Таганцева в историческую науку вошел тезис о том, что все предприятие по учреждению Государственной Думы последнему "представлялось... чем-то богомерзким", причем обер-прокурор Синода постарался ничего своего к этому проекту не прилагать⁵⁵ . И вот мы обнаруживаем, что К. П. Победоносцев принимал участие в разработке проекта так называемой Булыгинской Думы. Напомним кратко, что так в исторической литературе называется представительный законосовещательный орган, о создании которого было объявлено манифестом Императора Николая II от 6 августа 1905 года. Более того, Победоносцев был председателем комиссии ("особого совещания") по подготовке текста манифеста, причем в эту комиссию не вошел никто из так называемых зубров, то есть сторонников ничем не ограниченного самодержавия и активных противников идеи представительства, даже в самой урезанной форме⁵⁶ . Особое совещание под председательством К. П. Победоносцева собралось однажды, 30 июля (12 августа) 1905 года, и рассмотрело шесть проектов манифеста, один из которых и принадлежал упоминавшемуся выше Н. С. Таганцеву. В этот проект Победоносцев внес ряд критических замечаний, предложив сократить обширную историческую часть и убрать те разделы, в которых говорилось о войне и смуте. Крайне интересно, что Победоносцев предложил показать проект профессору В. О. Ключевскому, который, будучи участником обсуждения проекта, был активным сторонником идеи народного представительства⁵⁷ .
       Хотя Булыгинская Дума не имела характера законодательного учреждения, она получила право обсуждать все законопроекты, бюджет, отчет государственного контроля (центрального финансового органа, созданного для контроля за правильным движением казенных и общественных капиталов) и давать по их поводу заключения. В этой ситуации мера уступок, сделанных обер-прокурором по поводу своего участия в разработке чуждого ему по духу проекта, свидетельствует вовсе не о волевом параличе, а скорее о способности к компромиссам (конечно, до известной степени). Обер-прокурор Синода "был самым активным участником подготовки манифеста на заключительных его стадиях" и высказал ряд замечаний, носивших "явно руководящий характер"⁵⁸ . Однако особый интерес представляет то обстоятельство, что деятельность К. П. Победоносцева в августе 1905 года однозначно рассматривалась сторонниками неограниченного самодержавия как предательство.
       В одном из своих писем деятель правого лагеря профессор Б. В. Никольский указывал епископу Антонию (Храповицкому), что не может примириться с нынешними действиями обер-прокурора Синода: "Он в Петергофе (где проходили совещания по поводу проекта Булыгинской Думы. - Прим. авт.) своим желчным пессимизмом играл все время в руку революции и, причитая, что де, "снявши голову, по волосам не плачут", голосовал в ущерб своим"⁵⁹ .
       С другой стороны, кроме участия в подготовке проекта Булыгинской Думы, Победоносцев фактически участвовал и в подготовке Поместного Собора! Этот совершенно очевидный вывод мы обязаны сделать, если желаем оставаться в области конкретных исторических фактов, а не пристрастных фантазий. Действительно, 28 июня 1905 года появилось сформулированное К. П. Победоносцевым "Предложение Святейшему Правительствующему Синоду", в котором фактически была намечена обширная программа предстоящего Поместного Собора; в преамбуле к ней подчеркивалось, между прочим, что "ожидание события столь чрезвычайной важности требует ныне же, заблаговременно, подготовительных к нему трудов". В исторической науке уже давно получил хождение миф о том, что, наоборот, "Предложение" - последняя попытка Победоносцева сорвать созыв Собора. То есть обер-прокурор рассчитывал якобы на то, что русские архиереи поддержат его в этом намерении и выскажутся отрицательно о необходимости реформировать Церковь. Такое фантастическое предположение, конечно, с необходимостью вытекает из ложных посылок о намерениях обер-прокурора. Но этой мифологеме, очевидно, явным образом противоречат два обстоятельства. Во-первых, за двадцать пять лет службы в синодальном ведомстве обер-прокурор имел некоторую возможность изучить взгляды епископов и вряд ли (учитывая, что ему хорошо были известны их высказывания на этот счет еще в марте 1905 года) ожидал чего-то неожиданного. Предполагать, что, рассылая свое "Предложение" синодальным архиереям, Победоносцев рассчитывал на "охранительную" поддержку епископата, может только очень наивный (или недобросовестный) исследователь.
       С другой стороны, идее об охранительном содержании "Предложения" очевидно противоречит содержание этого документа, так как он построен не на отвержении синодального акта от 22 марта и даже не на его критике, а скорее на аналитическом осмыслении тех или иных его положений.
       "Предложение" дает возможность наглядно увидеть, какие проблемы церковной жизни сам обер-прокурор считал первоочередными, и в то же время отражает меру его возможного участия в подготовке реформы. За осторожностью формулировок в этом документе виден огромный опыт государственного деятеля, человека, "знакомого с церковными делами не понаслышке".
       Замечательно, что резолюция Государя от 31 марта, о происхождении которой речь шла выше, интерпретируется, как одобрение идеи Собора, а не как попытка его оттянуть. В то же время подчеркивается, что подготовка Собора должна быть очень серьезной, ввиду сложности вопросов, подлежащих его обсуждению. Некоторым из этих вопросов в "Предложении" уделено особое внимание. Это вопрос об участии в Соборе членов клира и мирян. Соглашаясь, что их участие может быть признано необходимым, обер-прокурор подчеркивает необходимость тщательно продумать систему выдвижения и выбора кандидатов из их среды. Указывая, что идея митрополичьих округов давно витает в воздухе, он спрашивает, как эта идея уживается с очевидными для всех автономистскими тенденциями на окраинах России. Победоносцев не хуже своих оппонентов понимал необходимость реформирования системы епархиального управления и проблемы прихода. И вот, в "Предложении" звучат идеи о возможности пересмотра этой системы (в частности, функций консисторий), об изменении статуса епархиальных съездов, которые, по мнению обер-прокурора, могут стать вспомогательным органом при епископе, причем не только по финансовым, но и по религиозно-нравственным вопросам. Автор рассматриваемого документа признает возможным и "содействующим благу Церкви" предоставление приходу права юридического лица, автономии во внутренних делах "при посредстве местного органа из прихожан", избрания кандидатов клира и распоряжения всем церковным достоянием. Победоносцев указывает, что приходской вопрос - "без сомнения... дело первостепенной важности для благосостояния как Церкви, так и государства"⁶⁰ . Наконец, уделено внимание здесь и Духовным школам. Их проблемы (названы частая смена руководства, связанная с тем, что пост ректора подчас является своеобразным трамплином к епископской кафедре, нежелание выпускников академий служить в духовном ведомстве и др.) можно было бы, по мнению автора, частично решить, введя богословские училища с сокращенным образовательным курсом, которые служили бы для приготовления кандидатов на священно-церковнослужительские должности.
       Конечно, не может не обратить на себя внимание отсутствие в перечне вопросов, рассмотренных Победоносцевым, отсутствие пункта о патриаршестве, противником которого обер-прокурор остался до конца дней. По этому поводу митрополит Антоний (Вадковский) в частной беседе с Владыкой Арсением заметил, что будет "с бешенством... доказывать о необходимости его, невзирая на победоносцевскую ярость. Попрошу себе отпуск на две недели, запрусь и буду писать листов на двести. Теперь молчать не следует"⁶¹ . Безусловно, в этом вопросе обер-прокурор расходился с большинством русских епископов.
       Суммируя все сказанное, мы должны признать, что "Предложения" К. П. Победоносцева - не его лебединая песня, а развернутая программа подготовки Поместного Собора и своеобразная "декларация о намерениях".

***

       Главный вывод, который мы можем сделать, рассматривая деятельность С. Ю. Витте и К. П. Победоносцева весной и летом 1905 года, можно сформулировать так: прекрасно понимая мотивацию и цель интриг председателя Комитета министров, обер-прокурор попытался всеми силами сорвать его намерения.
       Анализируя материалы дневника епископа Арсения (Стадницкого), мы не раз замечали, что позиция обер-прокурора в этом вопросе не была совершенно оригинальной. Сам автор дневника, во многом относясь критично к личности обер-прокурора, указывал 30 марта 1905 года, как бы подводя итог этому горячему месяцу и признавая трудность намеченных преобразований: "Скороспелая реформа церковного управления может привести к неожиданным результатам, даже роковым"⁶² .
       Будучи последовательным противником преобразований в государственной и церковной жизни в смутное для России время, прекрасно понимая, к каким непредвиденным последствиям могут подобные непродуманные шаги привести, К. П. Победоносцев тем не менее был готов включиться (и включился!) в работу по подготовке грядущего Поместного Собора. Его личная трагедия заключалась в том, что к сотрудничеству с ним не был готов никто из его многочисленных оппонентов: диалог не с кем было вести. Россия, подобно гоголевской тройке, уже со страшной скоростью неслась к великой катастрофе, и состояться Собору суждено было уже в совершенно иную историческую эпоху.

ПРИМЕЧАНИЯ

       ¹ Цит. по: Дякин В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907-1911 гг. Л.,1978. С. 145.
       ² Гурко В. И. Что есть и чего нет в "Воспоминаниях" графа С. Ю. Витте // Русская летопись. Париж, 1922. Кн. 2. С. 94-95. См. также: Ганелин Р. Ш. Русское самодержавие в 1905 г. СПб., 1991. С. 18. В. И. Гурко указывает, что С. Ю. Витте не был вульгарным карьеристом - пост председателя правительства нужен был ему для осуществления реформ и возможности с позиций просвещенного абсолютизма направлять общественное мнение.
       ³ См.: Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999. С. 139 и далее.
       ⁴ Трубецкая О. Н. Из пережитого // Современные записки. Париж, 1937. Т. 64. С. 295.
       ⁵ ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 513. Л. 30 об.
       ⁶ Подробно биографию его см. в статье: Фирсов С. К вопросу о церковном реформаторстве начала века: штрихи к портрету старообрядческого епископа Михаила (Семенова) // Проблемы социально-экономической и политической истории России XIX-ХХ века. СПб., 1999.
       ⁷ Один из известнейших старообрядческих апологетических писателей ХХ века, впоследствии "митрополит" белокриницкий.
       ⁸ ГАРФ. Д. 550. Оп. 1. Д. 513. Л. 34 об.
       ⁹ Евлогий (Георгиевский), митрополит. Путь моей жизни. М., 1994. С. 201-202.
       ¹⁰ См. по этому поводу: Басин И. Пастырь на рубеже эпох [к 150-летию со дня рождения митрополита Антония (Вадковского)] // Православная община. 1996. № 3(33). С. 82-83.
       ¹¹ ГАРФ. Ф. 550. Оп.1. Д. 326. Л. 7.
       ¹² РГИА. Ф. 1579. Оп. 1. Д. 36. Л. 2.
       ¹³ Там же. Л. 1 об.
       ¹⁴ ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 513. Л. 48 об.
       ¹⁵ Там же. Л. 38.
       ¹⁶ Слово. 1905. 18 декабря. № 330.
       ¹⁷ ГАРФ. 550. Оп. 1. Д. 513. Л. 98.
       ¹⁸ Там же. Л.83 об.
       ¹⁹ Там же. Л. 85 об.
       ²⁰ РГАДА. Ф. 1287. Оп.1. Д. 5076. Л. 300 об. Письмо от 29 декабря 1906 года.
       ²¹ См. подробнее: Волынские епархиальные ведомости. 1906. № 36 от 21 декабря. Часть неофициальная.
       ²² Церковный вестник. 1905. № 12 (статья от 24 марта).
       ²³ Ганелин Р. Ш. Указ. соч. С. 43.
       ²⁴ Там же. С. 42.
       ²⁵ Например, Б. Никольский сообщает в своем дневнике, что близкие к А. П. Игнатьеву лица "ликуют по случаю провала тройственного союза Витте - Саблера - Антония". См.: Дневник Бориса Никольского // Красный архив. 1934. Т. 2 (63). С. 77. Та же мысль присутствует в дневнике А. В. Богданович: "Эти два конспиратора (Витте и митр. Антоний. - Прим. авт.) часто видятся, совместно работают над уничтожением нашего госудасртвенного строя" (Богданович А. В. Три последних самодержца. Дневник. М-Л, 1924. С. 339). Среди свидетельств о связи митрополита Антония и председателя Комитета министров есть все-таки одно совершенно особенное, очень напоминающее довольно типичную фальшивку. Это свидетельство впервые было опубликовано, если мы не ошибаемся, в книге А. Я. Авреха "Масоны и революция", вышедшей в 1990 году. В ней речь идет о находке, сделанной Департаментом полиции в одной из петербургских квартир, где были найдены документы, принадлежавшие некоему штабс-капитану 91-го пехотного полка, прикомандированному к Главному штабу. Документы эти относились к 1906-1907 годам. Из их содержания следовало, что в Петербурге в это время существовало несколько масонско-оккультных кружков. В частности, к кружку К. К. Арсеньева принадлежали Е. Н. Трубецкой и бывший обер-прокурор Синода А. Д. Оболенский. Найденные документы свидетельствуют, что в этом кружке разрабатывался один из основных вопросов масонской программы - об отделении Церкви от государства. Кружок стремился воздействовать на императорский двор через А. Д. Оболенского и его брата Кокошу (имеется в виду Н. Д. Оболенский - генерал свиты Его Величества, очень близкий к Императору Николаю II человек), на Государственную Думу - через М. М. Ковалевского (имя которого, между прочим, очень часто мелькает в разных масонских и quasi-масонских сообществах), того же Трубецкого и Ф. Кокошкина, наконец, на Церковь - через уже известного нам архимандрита Михаила (Семенова), названного почему-то "представителем митрополита Антония (Вадковского)". Не беремся анализировать достоверность данной информации, укажем только, что сам А. Я. Аврех считал, что речь идет не о масонском, а именно оккультном кружке.
       ²⁶ Фирсов С. Л. Указ. соч. Гл. I. С. 86.
       ²⁷ Цит. по: Кузнецов Н. Д. Преобразования в Русской Церкви. М, 1906. С. 28.
       ²⁸ Там же. С. 26.
       ²⁹ См.: Каннингем Дж. С надеждой на Собор. Лондон, 1990. С. 96.
       ³⁰ Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 364.
       ³¹ ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 514. Л. 8.
       ³² Там же. Л. 35.
       ³³ Слово. 1905. № 162 (от 28 мая).
       ³⁴ Следует обратить внимание на то, что именно ХIХ век К. П. Победоносцев считал временем особенного расцвета Русской Церкви, то есть записка, о которой идет речь, вовсе не является апологией всего синодального периода. В одной из своих статей ("О реформах в нашем богослужении") Победоносцев подчеркивал, что ХVIII век - "темное для Церкви время... духовенство было унижено и перед законом, оставаясь под давлением и насилием светских и духовных властей; а прежние несовершенства церковной жизни оставались неисправленными" (К. П. Победоносцев. Сочинения. СПб., 1996. С. 205).
       ³⁵ Кузнецов Н. Д. Указ. соч. С. 42.
       ³⁶ ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 513. Л. 60.
       ³⁷ Там же. Л. 36 об, 37.
       ³⁸ Переписка С. Ю. Витте и К. П. Победоносцева // Красный архив. 1928. т. 5 (30), письмо от 25 декабря 1904 года.
       ³⁹ Там же, из письма от 24 марта 1905 года.
       ⁴⁰ ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 513. Л. 33 об.
       ⁴¹ Красный архив. 1926. № 5. С. 151-152.
       ⁴² РГИА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 41. Л. 8 - 8 об, письмо от 4 марта 1905 года.
       ⁴³ Там же. Л. 45.
       ⁴⁴ Из писем К. П. Победоносцева Государю Николаю II // Религии мира/ М., 1983. Письмо 10.
       ⁴⁵ РГАДА. Ф. 1287. Оп.1. Д. 5065. Л. 224-224 об.
       ⁴⁶ ОР РГБ. Ф. 265. Ед. хр. 156. Номер 1-2. Л. 1 [письмо епископу Антонию (Храповицкому)].
       ⁴⁷ РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5065. Л. 294 об.
       ⁴⁸ Цит по: Фоминых Е. В. Проекты церковных преобразований в России в начале ХХ века. Л., 1987 (на правах рукописи). С. 38.
       ⁴⁹ РГИА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 41. Л. 39. Подробнее о роли В. Саблера в это время см.: Балашов Н., прот. Всероссийский Церковный Собор 1917-1918 годов. Некоторые детали предыстории // Церковь и время. 2000. № 3 (12).
       ⁵⁰ РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Д. 5065. Л. 293, письмо от 25 марта 1905 года.
       ⁵¹ ГАРФ. Ф. 550. Оп.1. Д. 513. Л. 48 об.
       ⁵² РГИА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 41. Л. 18.
       ⁵³ Там же. Л. 20.
       ⁵⁴ ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 513. Л.49 об.
       ⁵⁵ Таганцев Н. С. Пережитое: учреждение Государственной Думы в 1905-1906 гг. Пг., 1919. С. 39.
       ⁵⁶ См. по этому поводу подробнее: Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Указ. соч. С. 204 и далее.
       ⁵⁷ К истории манифеста 6 августа 1905 года // Красный архив. 1926. Т. 1(14). С. 263.
       ⁵⁸ Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 181.
       ⁵⁹ Из переписки Бориса Никольского с Антонием Волынским // Былое. 1923. № 21.
       ⁶⁰ Цит. по: Кузнецов Н. Д. Указ. соч. С. 147.
       ⁶¹ ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 513. Л. 81.
       ⁶² ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 513. Л. 44 об.

Священник Георгий ОРЕХАНОВ,
кандидат богословия,
заместитель декана богословско-пастырского факультета
Православного Свято-Тихоновского Богословского института