 |
ЖУРНАЛ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ
| 08-2009 |
ЦЕРКОВЬ И ОБЩЕСТВО
Дядя Валя
Воспоминания о протоиерее Валентине Свенцицком
В Издательстве Московской Патриархии вышла книга воспоминаний Анатолия Свенцицкого, племянника известного духовника и проповедника протоиерея Валентина Свенцицкого. Мы публикуем рассказ о детских годах автора и его встречах с о. Валентином.
Валентин Свенцицкий, младший сын Болеслава (Павла) Карловича Свенцицкого и Елизаветы Федосеевны Козьминой, был человеком сложной, интересной и романтически-трагической судьбы. Многие представители нашего рода имели выдающиеся способности, но он был одним из наиболее одаренных. О нем написаны воспоминания, известна его переписка с В.Я. Брюсовым, Андрей Белый посвятил ему одно из своих стихотворений, его неоднократно упоминает А.А. Блок...
Я же пишу о нем воспоминания как о моем родном дяде и фиксирую на бумаге то, что помню. Дядя Валя умер 20 октября 1931 года, когда мне шел одиннадцатый год, а ему исполнилось сорок девять. Я присутствовал на его торжественных похоронах в Москве 8 ноября 1931 года.
1925 год... Тогда мне шел пятый год, но я помню все до мельчайших подробностей, как будто было это вчера.
Дачный поселок Никольское близ Салтыковки. Большая многокомнатная двухэтажная дача Бражкиных (сохранилась до сих пор). На верхнем этаже в двух комнатах с небольшой терраской должна была жить семья дяди Вали, которую у нас в семье называли «наши».
В детстве я часто слышал: «Завтра мы все едем к «нашим»». Это значило, что я поеду на трамвае «Б» через всю Москву от Смоленского бульвара, где на углу Большого Левшинского переулка мы жили с 1922 по 1972 год, до Садово-Спасской. Поездка занимала тогда не менее сорока минут. Я знал, что выйдем мы на остановке «Домниковская улица» (теперь проспект имени А.Д. Сахарова), дойдем до стоящего и ныне красного кирпичного дома и повернем налево в Докучаев переулок. Там, во дворе, в старом деревянном двухэтажном доме на первом этаже, живут дядя Валя и «наши».
Но до лета 1925 года, когда отцу Валентину Свенцицкому разрешено было вернуться в Москву из ссылки в Средней Азии под Самаркандом, я дяди Вали не знал, хотя к «нашим» ездил с родителями часто. Ссылка не была тяжелой, жил он там на поселении с женой Евгенией Сергеевной Красновой, снимал квартиру, но не имел права выезжать без разрешения [1].
В. П. Свенцицкий – публицист, написавший до революции два очень нашумевших произведения: «Антихрист (Записки странного человека)» и «Второе распятие Христа (Фантазия)». Действие последнего происходит на окраине Москвы в белоснежном старинном храме.
На пасхальной службе настоятель отец Иоанн думает о том, не перекисло ли тесто на куличи у жены его, совсем не возвышенными мыслями увлечены и прихожане. Отец Иоанн замешкался с очередным возгласом, как вдруг кто-то из народа его опередил, громко сказав: «Воистину воскрес!» Все в храме уставились на странного человека в белых одеждах. «Что тебе нужно? – спросил староста. – Зачем нарушаешь благочиние?» Неизвестный ответил: «Я воскрес из мертвых». – «Ты пьян, любезный! – строго сказал староста. – Как тебя звать?»– «Иисус», – был ответ. «Ты жид?» – «Да, я – иудей». Тогда сторож Трофимыч потащил Его к выходу: «Убирайся-ка подобру-поздорову, пока в шею не наклали. У, жидорва!» – и вместе с полицейским вытолкнул из храма Иисуса Христа.
Так начинается ставшая библиографической редкостью фантазия «Второе распятие Христа» В. П. Свенцицкого. За эту и другие книги его должны были судить. Скрываться от полиции помогал ему мой отец [2]. Надо сказать, что всех четырех братьев Свенцицких всегда связывали очень сердечные и дружеские отношения, несмотря на столь различные жизненные дороги и характеры.
Я знал, что дядя Валя – священник. Он был рукоположен в 1917 году тогдашним митрополитом Петроградским и Гдовским, будущим священномучеником Вениамином (Казанским), в соборе Иоанно-Предтеченского монастыря – месте погребения святого праведного Иоанна Кронштадтского. Судьба митрополита общеизвестна: он был судим в 1922 году по процессу об изъятии церковных ценностей и расстрелян; в тогда еще действующем Казанском соборе при большом стечении молящихся митрополит Вениамин был торжественно предан обновленцами церковному проклятию – анафеме.
В храме Воздвижения Креста Господня на Воздвиженке в начале 1920-х годов и служил внештатным священником отец Валентин Свенцицкий. В основном же он выступал в самых различных храмах Москвы как очень популярный тогда проповедник.
Но в 1925 году, повторюсь, я его не знал и с нетерпением ожидал на даче. А дядя Валя все не ехал. За день до его приезда произошел необычный случай: началась сильнейшая гроза. Вспышки молний, сильнейшие раскаты грома... Дедушка Андрей со свойственной ему украинской медлительностью спокойно продолжал сидеть на террасе, и вдруг шарообразная молния пронеслась необычайно близко от него, вдребезги разбила одно из стекол террасы и разрядилась во дворе... На всю жизнь запомнил я невероятно трескучий гром. А ту молнию я вижу и сейчас. Запахло паленым. Оказалось, что опалило красивую седую бороду деда Андрея, маминого отца, но он сам оказался невредим и даже не сразу понял, что с ним произошло. |
Улица Ильинка. Вдали – Никольский храм
(Никола «Большой Крест»). Фото 1920-х годов |
На другой день утром мы всей семьей встречали дядю Валю. Его жену и ее сестер я звал тетями – тетя Женя и соответственно тетя Надя, тетя Леля и тетя Вера. Они были дочерьми протоиерея Сергия Краснова (происходил из донских казаков). Я в детстве его у них несколько раз видел. Это был красивый высокий священник с копной седых кудрявых волос. Сначала он служил в Царицынском соборе. В годы Гражданской войны отец Сергий Краснов с семьей переезжает в Туапсе, где получает место настоятеля городской церкви.
Семья Красновых была революционной. Старший сын отца Сергия погиб в 1919 году, сражаясь на стороне красных. Жена протоиерея Краснова Екатерина Владимировна (урожденная Попова) даже получала персональную пенсию за заслуги перед советской властью и не лишалась избирательных прав – не была «лишенкой», хотя и была «попадьей» при живом, служащем в церкви муже, получала рабочую продовольственную карточку.
Отец Сергий был «тихоновцем» – он примкнул к основной ветви православных священников, руководимых митрополитом Сергием (Страгородским, впоследствии Патриархом Московским и всея Руси), выведшим Русскую Православную Церковь из обновленческого, иосифлянского и других расколов и поставившего ее на путь, которым она следует и сегодня. Никаким репрессиям отец Сергий Краснов не подвергался и скончался в Туапсе в 1933 году, где и похоронен. А Екатерина Владимировна окончательно переехала к дочерям в Москву и еще долгие годы жила там, намного пережив и дядю Валю, и своего мужа (скончалась в 1953 году).
Недаром предвестником приезда дяди Вали в Никольское была гроза. Валентин Свенцицкий – личность мужественная, сильная и страстная. Он поднялся на церковный амвон в такое время, о котором Анна Ахматова сказала: «Когда в тоске самоубийства народ гостей немецких ждал, и дух суровый византийства от русской Церкви отлетал...» Дядя Валя так же, как и Анна Ахматова, считал, что должен быть в России, и никакие зазывные «карловчанские» голоса его не могли привлечь. Так же, как и для Анны Андреевны, ни о какой эмиграции для него и речи быть не могло. |
| Перекресток Б. Левшинского и Чистого переулков |
Один человек пишет в своих воспоминаниях (подпись – «Неизвестный»): «На стене одного из московских храмов я неожиданно увидел объявление: «По случаю престольного праздника богослужение будет совершать митрополит Трифон (Туркестанов), протодиакон Холмогоров, проповедник Валентин Свенцицкий...» Далекий от религии, я был потрясен... Как – автор «Антихриста», фантазии «Второе распятие Христа», драм «Интеллигенция», «Пастор Реллинг» и других – и вдруг священник!.. Я снова перечитывал имя и фамилию. Фамилия в Москве очень редкая. Имя совпадает. Невольно подумал: может быть, здесь, в Церкви обрел покой этот страстный, вечно неудовлетворенный и ищущий характер? Решил, обязательно пойду, и был потрясен красочностью, а главное, убедительностью его слова. Это был воистину великий оратор...» [3]
И вот нам навстречу рядом с тетей Женей шел дядя Валя. Он улыбался. Но его лицо так не походило по выражению ни на лицо моего отца, ни на дядю Виню. У них обоих были всегда мягкие, какие-то нежные лица.
А этот мой дядя был иной. Глаза – серые, смотрящие как бы внутрь тебя. От их взгляда начинает казаться, что ты сделал что-то не так... Посмотрите на его портрет. Основное в его лице – воля. Уверенность и твердость.
Как-то дядя Валя сказал моей сестре Милице, которую всегда очень любил и оказал на нее даже большее, чем отец и мать, влияние: «Вам будет легче жить, вы вырастете, и будете жить с гибкой совестью!»
Совесть – вот что определяло жизнь дяди Вали.
Отец Валентин оставил после себя много проповедей и сочинений по христианской философии. Литературный слог его был безукоризнен. Он унес с собой много личных тайн, много невысказанных мыслей. Он был, несмотря на сравнительно краткое служение в Церкви, удостоен всех протоиерейских наград, кроме только митры.
С 1925 по 1926 год он был вторым священником (ключарем, по церковному наименованию) храма священномученика Панкратия, находившегося вблизи знаменитой Сухаревки (эта церковь конца XVII века была закрыта и снесена одной из первых в Москве – в 1929 году). Здесь, в тихом тогда переулке, звучали его знаменитые «на всю Москву» беседы о Таинстве Покаяния.
В августе 1926 года отец Валентин был назначен настоятелем храма Святителя Николая Чудотворца на Ильинке.
Церковь Николы «Большой Крест» – замечательный памятник архитектуры конца XVII века, почти ровесница Василия Блаженного, с усыпальницей купцов Филатьевых. Здание снесено в 1933 году, хотя в 1927 году было частично отреставрировано общиной отца Валентина. Теперь на этом месте небольшой скверик. Но иконостас уцелел! Долгое время он находился в помещении церкви Спаса Преображения (в народе – по левому приделу – Скорбященская) на Большой Ордынке, построенной архитекторами Баженовым и Бове, где с 1933 по 1948 год было хранилище Третьяковской галереи (одно время Царские врата из храма Николы «Большой Крест» даже экспонировались на выставке в этой галерее). Хранился иконостас в разобранном виде в ящиках.
Когда в 1948 году начали готовить Скорбященский храм к открытию и возобновлению богослужений, то исполняющий тогда обязанности настоятеля протоиерей отец Виктор Жуков [4] нашел этот иконостас и, зная его с юности, без лишних слов отправил в Загорск, где в это время также обновляли и вновь открывали трапезный Сергиевский храм (теперь зимний храм лавры) и где были заявка на иконостас и разрешение.
Но, конечно, в лавре не ожидали, что привезут исторически бесценный иконостас из Николы «Большого Креста»! Когда в Третьяковке хватились, иконостас уже успели поставить в Сергиевском храме и отбирать его назад оказалось неудобным.
Протоиерей Виктор Жуков (я его хорошо знал), смеясь, рассказывал: «Пришли ко мне из Третьяковки, говорят, зачем отдал иконостас? – Да я, говорю, в живописи плохо понимаю, вот и отдал. – Надо было отдать XIX века!.. – А я-то почем знаю, сами бы и отдавали, а то приказали – отдай иконостас, а какой, вы мне не указали. А для меня, мол, все иконостасы святые и все красивые. Обругали меня и отстали».
Иконостас, в настоящее время прекрасно отреставрированный, является гордостью Троицкой лавры и украшает Сергиевский храм; лишь распятие, которое венчало пятиярусный иконостас, не поместилось в этом храме по высоте и находится теперь как запрестольный образ в приделе святого Варлаама Хутынского в Скорбященском храме.
В детстве я видел дядю Валю довольно часто. Обычно он не носил штатского костюма. Август 1926 года. Снова живем в Никольском, но не у Бражкиных, а снимаем дачу у протоиерея Василия, обновленца, служившего тогда в храме Василия Блаженного. В этот раз дядя Валя приехал к нам в гости с женой – тетей Женей. Был он в штатском: в белой блузе, брюках. Я и сейчас вижу его красивое, вдохновенное лицо, обрамленное каштановыми волосами. Было ему тогда 44 года.
Если из села Акуловой Горы идти... Теперь уже давно идти некуда – дорога на село Курово покрыта водами Учинского водохранилища. Но тогда от Акуловки шел мощенный булыжником тракт, украшенный вековыми березами, вблизи несла свои чистые воды красавица-речка Уча. Плес Учи был одним из красивейших мест в Подмосковье, край старинных дворянских усадеб. Тракт вел в Курово, где было два старинных храма – летний и зимний (начала XVIII века) – и кладбище над Учей, а дальше – деревни Чапчиково и Суходол, а близ них сосновый бор. Все это давно исчезло, как в сказке, как град Китеж, как исчезает все...
Когда я смотрю на воды водохранилища города Пушкина, то всегда вспоминаю и исчезнувший, прославленный В. Маяковским Акуловский обрыв над Учей, который «горбил Акуловой горою...» и где поэт разговаривал с солнцем [5]. Давно нет и отдельно стоявших трех деревянных домов... В одном из них мы и снимали комнаты на лето в 1927 году. Там я перенес тяжелый дифтерит. С террасы дачи я, шестилетний «хозяин», первый увидел быстро приближающуюся фигуру. Черная ряса развевалась на ветру. Я закричал: «Дядя Валя приехал!»
Шел он к даче необычно быстро. Папа и мама вышли к нему навстречу.
«Наша мать скончалась!..» – сказал он моему отцу. Я никогда не видел бабушку Елизавету Федосеевну, но знал, что живет она в Туле у дяди Вини. Папа срочно уехал с дядей Валей и Милицей на похороны бабушки Лизы. На девятый день в Москве в храме Николы «Большой Крест» отец Валентин Свенцицкий служил торжественную панихиду по своей матери.
Тогда я видел его служащим в последний раз. Стройный, высокий, быстрой походкой обходя вокруг кануна, уверенно и резко владея кадилом, произнося положенные возгласы своим неповторимым, немного глуховатым и все же звонким тенором, он прощался с матерью, так горячо и нежно любимой всеми братьями Свенцицкими.
А через несколько месяцев отец Валентин Свенцицкий стал для моей мамы «еретиком», потому что отделился от Православной Церкви и стал иосифлянином. К иосифлянам примкнула лишь моя сестра – Милица Борисовна Свенцицкая, до конца оставшаяся верной всем церковным идеям дяди Вали.
В августе 1928 года дядя Валя был выслан на поселение в Сибирь и находился без права выезда в селении Тракт-Ужет – в 80 км от станции Тайшет Красноярского края. В 1930 году дядя Валя заболел: у него обнаружилась почечно-каменная болезнь. Недуг был тяжелым. Не боясь последствий для себя, к нему ездил друг нашей семьи и большой его поклонник, известный в те годы гомеопат Николай Константинович Жадовский, но помочь не мог. В почках образовалось нагноение, нужна была срочная операция. Для этого необходимо было привезти его в Москву. Если бы его прооперировали, возможно, спасли бы дяде Вале жизнь.
Свояченица (сестра жены) дяди Вали, Елена Сергеевна Краснова, добилась аудиенции у тов. Смидовича, знавшего дядю Валю в юности [6]. Тов. Смидович подписал разрешение на возвращение дяди Вали в Москву для операции. И здесь тетя Леля допустила непоправимую ошибку. Благодаря за оказанную милость, она произнесла роковую фразу: «Быть может, после операции Валентин Павлович сможет остаться жить в стокилометровой зоне вокруг Москвы?» Тов. Смидович посмотрел на тетю Лелю и медленно разорвал разрешение.
Таким образом, был вынесен смертный приговор. Умирал отец Валентин долго и мучительно. Незадолго до смерти он написал тогдашнему заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию Нижегородскому (впоследствии – Патриарх Московский и всея Руси) письмо с просьбой воссоединить его из иосифлянского раскола с Русской Православной Церковью. Митрополит Сергий воссоединил его с Православной Церковью и простил.
В. П. Свенцицкий скончался 20 октября 1931 года на пятидесятом году жизни. Было получено официальное разрешение на вывоз тела отца Валентина в Москву для захоронения и церковного отпевания. Начальник отделения милиции, где должен был ежемесячно отмечаться Свенцицкий, сказал: «Везите дохлятину теперь куда угодно...»
6 ноября 1931 года тело отца Валентина в товарном вагоне привезли в Москву. В этот день Русская Церковь отмечает память иконы «Всех скорбящих Радость». Ящик был просмолен, в нем находился белый, тесаный, некрашеный гроб. В Москву он прибыл на восемнадцатый день после смерти отца Валентина, в канун праздника Великого Октября, революции, к которой он так стремился в молодости, которую ощущал как предгрозовую жажду... Но сыном которой не стал!
Но, быть может, «духовной жаждою томим», он в скорбях обрел духовную радость... Жить надо по совести. Совести своей – разумеется, в своем миропонимании и ощущении – отец Валентин не изменил.
Вечером 7 ноября гроб с телом отца Валентина Свенцицкого был установлен в московском храме Троицы в Листах на Сретенке.
В 6 часов вечера 8 ноября началась заупокойная служба – парастас. Мы приехали всей семьей. Высоко на постаменте перед центральным алтарем стоял огромный, черный, просмоленный ящик, покрытый золотой парчой. Я знал: там дядя Валя. Это была, думал я, наша последняя встреча.
Нет, наутро была еще одна! 9 ноября шел двадцать первый день со смерти дяди Вали. Утром перед службой гроб решили вскрыть... Дядя Валя лежал как живой, постаревший, седой... Тление его не коснулось. Ногти на пальцах рук были розовые... Разумеется, ни о заморозке, ни тем более о бальзамировании тела речи быть не могло. По установленному чину в церкви лицо почившего священнослужителя закрыто воздухом (покровом от чаши), но при прощании его можно приоткрывать. Сохранились фотографии отца Валентина в гробу, на смертном одре. Похороны проходили при огромном стечении народа, даже двор храма Троицы в Листах был переполнен желающими проститься с ним.
Отпевание возглавили два архиерея, они же служили и Литургию: епископ Дмитровский Питирим (Крылов) и архиепископ Варфоломей (Ремов). Оба впоследствии были расстреляны.
Официальные похороны в Москве стали гражданской и духовной реабилитацией дяди Вали. Архиепископ Питирим по поручению митрополита Сергия произнес речь, в которой, обращаясь к народу, сказал: «Прощаю, и разрешаю, и воссоединяю с Русской Православной Церковью не только отца Валентина Свенцицкого, но и всех его отпавших от Православия духовных детей, и всех его прихожан».
В торжественной Литургии и отпевании участвовали благочинный протоиерей Александр Зверев, тогдашний настоятель московского храма Святителя Николая в Звонарях на Рождественке, расстрелянный в 1937 году; протоиерей Александр Пятикрестовский, настоятель храма Спаса Преображения на Большой Спасской улице; протоиерей Сергий Успенский, мамин многолетний духовник; иерей Владимир Амбарцумов (священномученик, расстрелян в 1937 году), отец впоследствии очень популярного в Ленинграде протоиерея Евгения Амбарцумова, настоятеля Ленинградского Свято-Троицкого собора АлександроНевской лавры; протоиерей Иоанн Крылов, позднее неоднократно подвергавшийся репрессиям, и многие, многие другие. |
| Священномученик Владимир Амбарцумов |
 |
Беседа Владимира Амбарцумова с отцом Валентином Свенцицким.
Переход Амбарцумова в Православие (из лютеранства;
клеймо иконы сщмч. Амбарцумова, пресвитера Московского, с житием) |
За главного протодиакона служил Николай Николаевич Орфенов – многолетний друг отца Валентина Свенцицкого, он был хорошо знаком и с моим отцом. В похоронах участвовал и протодиакон Георгий Павлович Хохлов (в 1942 году его расстреляют за то, что во время оккупации он открыл в Можайске храм и стал в нем служить), и другие протодиаконы и диаконы. |
| Митрополит Сергий (Страгородский) |
«Вечную память» возгласил Николай Орфенов. Похоронная процессия направилась по 1-й Мещанской (теперь проспект Мира) на Пятницкое кладбище.
Здесь и был похоронен отец Валентин. Но столь пылкий и страстный человек, каким был Валентин Павлович Свенцицкий, даже после погребения не сразу получил вечное упокоение. В 1940 году кладбище собирались закрыть и превратить в парк, а Троицкий кладбищенский храм сломать. Родные решили перенести прах на Немецкое (Введенское) кладбище в Лефортове, где он покоится и поныне (участок № 5/7, слева от главного входа). |
Б. Левшинский переулок. Справа – двухэтажный дом,
в котором с 1922 по 1972 г. жил А.Б. Свенцицкий. Фото 2008 года |
 |
| Протоиерей Валентин Свенцицкий в ссылке |
Так завершился земной путь одного из самых одаренных сынов нашего рода – писателя и оратора, темпераментного и страстного человека – протоиерея Русской Православной Церкви отца Валентина Свенцицкого, а для меня просто моего дяди Вали.
Примерно трех с половиной лет я уже знал нашу семейную тайну: дядя Валя служил священником в Добровольческой армии А.И. Деникина. Но я никому никогда об этом не говорил! И вот настало время свобод и перемен и теперь об этом можно сказать открыто. |
| Храм Николая Чудотворца в Звонарях. Фото 1881 года |
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Свенцицкий жил в Пенджикенте (90 км от Самарканда) вместе со ссыльными епископами Василием (Зуммером) и Даниилом (Троицким); 31 мая 1923 г. участвовал в хиротонии будущего святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Вернулся в Москву в конце 1924 г.
2. За изданные Свенцицким книги и газету против него было возбуждено семь уголовных дел, что и побудило его перейти на нелегальное положение. Все обвинения были сняты по амнистии в 1913 г.
3. Скорее всего, это вольный пересказ статьи «Из жизни церковной Москвы. О. Валентин Свенцицкий» Н.Н. Русова (Накануне. 1922. 3 сентября. № 124).
4. Жуков Виктор Васильевич (1904–1979), протоиерей, в 1930-х арестован за обличение обновленчества, в начале 1940-х освобожден из лагеря, в 1948–1954 гг. отбывал ссылку, затем служил в Успенском храме Новодевичьего монастыря, настоятелем храмов Рождества Христова в Измайлове и «Нечаянная Радость» в Марьиной Роще, в 1970-х был снова заключен в тюрьму, где перенес инфаркт. Некролог см.: ЖМП. 1980. № 1.
5. Стихотворение «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче» (1920).
6. Смидович Петр Гермогенович (1874–1935) – член РСДРП с 1898 г., участник вооруженного восстания в Москве (1905), председатель Моссовета (1918), зампред ВЦИК (1921–1922), член Антирелигиозной комиссии при ЦК ВКП (б) и глава Секретариата по делам культов (1922–1929), председатель Постоянной комиссии по вопросам культов ВЦИК.
