 |
ЖУРНАЛ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ
| 06-2002 |
ЦЕРКОВЬ И ОБЩЕСТВО
Психология и церковное душепопечение
Сейчас много спорят о том, можно ли использовать знание психологии в церковной практике. По этому вопросу существуют две основные позиции:
1) психология и психотерапия - от мира сего, заниматься этим без ущерба для души невозможно;
2) доказано, что психологические методики действенны, и в случаях, когда речь идет о тяжелых психических состояниях, применение их наряду с духовными средствами оправданно и необходимо.
Соответственно первая позиция указывает на отсутствие в православной традиции каких-либо намеков на исследование и терапию души средствами, сходными с психологическими. Второй подход строится на поиске в святоотеческих творениях параллелей и сходства с методами психологии.
Можно предложить переформулировать проблему. Получаем ряд более простых и практических вопросов:
1) каждый ли человек сегодня придет за советом к батюшке? (нет, не каждый);
2) куда он отправится за разрешением своих внутренних личностных сложностей? (в лучшем случае - к психологу, в худшем - к колдуну);
3) если люди прибегают к помощи психологов, надо ли, чтобы в кабинетах психологических и психотерапевтических служб клиентов встречали специалисты, православные по своим убеждениям? (разумеется, хорошо, гораздо лучше, чем если то будут ориентированные на современные, в духе Запада, ценности или оккультисты, практикующие гипноз и суггестию);
4) чем различаются между собой два специалиста-психолога - светский и церковный? (церковный человек кроме текущей, "технической" помощи поставляет душу на более долговременный и прочный ценностный, мировоззренческий, нравственный и поведенческий фундамент веры, иными словами, осуществляет задачи церковного миссионерства, просветительства, попечения и милосердия).
Итак, отвечая на вопросы первой группы, мы приходим к однозначному выводу, что христианину ничто не мешает работать психологом. Более того, очень желательно, чтобы психологическая практика осуществлялась именно людьми церковными, так как психолого-консультационной службе в нынешнем секулярном обществе во многом усвоены функции, сходные по смыслу с церковным душепопечением.
Следуем далее:
1) в каких конкретно ситуациях показана психологическая помощь? (на предыдущих конференциях православных психологов как характерные случаи назывались неадекватная самооценка, депрессивные состояния, тревожность);
2) разрешимы ли перечисленные проблемы только с позиций психологических или их можно преодолеть и в обычном церковном порядке - через исповедь, беседу со священником, Причащение, пост, молитву и прочее? (да, они могут корректироваться и разрешаться без применения профессиональных методов, с помощью простого общения с человеком, сопереживающим пациенту и имеющим достаточный жизненный опыт и желание помочь);
3) почему перечисленные проблемы не всегда удается преодолеть в обычном церковном порядке? (мало пастырей, обладающих достаточным опытом и желанием помогать, недостаточно взаимопонимания между церковными людьми).
Рассмотрение второй группы вопросов приводит нас к пониманию того, что главную ценность психологии составляют не ее методики, но сам душепопечительный характер такой деятельности, напрямую связанной с призванием миссионерства, просветительства, попечения и милосердия. И в церковной среде психологи могут трудиться над тем, чтобы восполнить недостаток духовного руководства, внимания и заботы.
Знаниями и методиками (профессионализмом) работа с пациентом лишь направляется в нужное организационное русло. Понятие "профессионализм" не несет в себе качественного критерия, а только оценивает организационный аспект психолого-терапевтической практики (надо суметь за время короткой психологической консультации или сеанса психотерапии нужным образом повлиять на случайного, незнакомого человека из длинного ряда подобных же пациентов). Профессионал - это тот, кто способен постоянно удерживаться на некотором среднем показателе эффективности своей деятельности, а не тот, кто способен по случаю дать консультацию какому-то отдельно взятому пациенту.
Такой профессионализм вполне можно признать для психолога-христианина практически ценным - выполняя обязанности светского консультанта или психотерапевта, следует иметь представление об арсенале характерных методов и подходов, а также в целом справляться со своими должностными обязанностями. Однако наделять психологическое знание и методики качественным, духовным содержанием нет ни малейшей необходимости. Консультации и психотерапия не есть равновеликие понятия в сравнении с церковным миссионерством, просветительством, попечительством, милосердием, но подчинены последним. Деятельность психолога и психотерапевта-христианина вполне может осуществляться на профессиональных началах, но целью ее будет не сама по себе реализация этих профессиональных подходов, а достижение с их помощью общих духовных задач миссионерства, просветительства, попечительства, милосердия.
Иными словами, будем психологами. Будем получать соответствующее образование и интересоваться происходящим в исследовательской и практической сферах психологии. Быть может, подходы и знания, называемые профессиональными, помогут нам лучше сформулировать для себя и для других задачи и цели, позволят отыскать более верные и веские слова утешения и совета (тем более что современный человек мыслит во многом образами и категориями, используемыми в языке психологии). Но при всем этом не станем выдвигать профессионализм, как в миру, единственным оправданием и обоснованием своей практики. Будем служить не психологии, но ближним и Богу. Не будем относиться к психологическому знанию как к безусловной и самостоятельной ценности, но творчески - как к инструменту в наших руках: хорош, пока соответствует данной оперативной задаче, но должен быть заменен или заново приспособлен, когда задача меняется. Станем профессионалами в глазах мира, а для самих себя и для Церкви останемся людьми чувствующими, любящими, внимательными, относящимися к любой встрече и любому совету с позиций их уникальности, неповторимой и несводимой к "среднему показателю" духовной ценности личности, нашей ответственности за спасение ближнего.
Профессионализм требует, например, чтобы психолог исключил из работы всякий личный мотив или побуждение по отношению к пациенту, как бы отстранился от него и его ситуации, рассматривая ее холодно, объективно, со стороны. Но можно ли согласиться с этим? Христианство рассудит прямо противоположным образом: помочь только тогда и возможно, когда один сопереживает другому (буквально "входит в положение"), то есть выступает за пределы самого себя и старается "войти" в душу ближнего. Любовь в христианстве нельзя без ущерба "вынести за скобки", подменив обязанностями, долгом или символом. Любовь для христианина не есть субъективное эмоциональное состояние, это способ существования и действия в мире, это та невидимая, но вполне ощутимая субстанция, которая наполняет и связует собой воедино соборное целое - образно говоря, "вселенский эфир" Церкви. Любое из деланий христианина (а профессиональная практика, в том числе и психолога, призвана стать христианским деланием) только в том случае обретает духовное значение и приносит благие плоды, если основывается на любви - но на любви просветленной, очищенной, в которой нет ничего эгоистического, корыстного, сладострастного. Именно этого, недолжного использования служебного положения и опасается светская психология, когда воспрещает личный, душевный подход, объявляя его непрофессиональным. Но что же взамен? Вместо ревности душепопечителя о своем совершенстве (что является первичным и главным условием в христианстве) - категорическое требование: исследуя душу другого, отрешиться от этой души, нивелировать в собственных чувствах и памяти все, что могло бы составить общую почву, дать жизненные аналогии или точки соприкосновения с другим человеком.
В этом моменте мы четко ощущаем ту основополагающую, базовую мировоззренческую установку, из которой исходит в своем развитии психология: каждый из людей есть самостоятельная и отдельная единица, смотря по ситуации - субъект или объект отношений. Семья, род, общество, народ, человечество - все это только отживший свой век средневековый номинализм, есть только арифметическая совокупность индивидуумов, но нет целого; межличностные отношения нужны только затем, чтобы обслуживать отношения суверенных сторон. Задача психологии, соответственно, выглядит так: представить каждому наилучший алгоритм его жизни, ту оптимальную тактику поведения, которая позволит избежать жизненных промахов и внутренних травм.
Христианство на сей счет выражает совершенно иное суждение: разные люди - это прежде всего представители одного человечества, Божий род (см.: Деян. 17, 28), части единой Церкви, члены своего рода, семьи, а уже только потом индивидуумы со своими отличительными особенностями. Человеческое, что объединяет всех нас, значительно превышает по весу и иерархии все автономное и индивидуальное. Ни одна из психологических анкет или тестов не начинается особой графой: "вид существа", ответ на которую был бы: "человек". Данный критерий выглядит как бы излишним, само собой разумеющимся - странно, если бы за психологической консультацией пожаловал, скажем, дельфин, слон или даже орангутанг, "самый человекообразный" из всей фауны. Однако именно эта графа включает в себя самое важное и вместе с тем неизведанное. Ибо то, что представляет собой человек вообще, а не только его частные внешние признаки, является исходной и основной темой для всего человекознания. Но современная наука боязливо бежит от этой темы, считая, что человечество - это пять миллиардов отдельных "я", различающихся индивидуальными чертами.
Ощущение своей автономной значимости остается единственной исходной посылкой, отправным постулатом всей логики современного человекознания. Но такое самосознание и самоощущение по сути своей глубоко субъективны и не могут выступать как надежная и объективная основа для дальнейшего дифференцирования и классификации. Пол, возраст, профессия, социальное положение, темперамент, тип, черты характера и все остальное, чем описывают обычно конкретного индивидуума, так и останутся "подвешенными в воздухе", без опоры, если не определить главного: что такое человек, но ограничиться надуманным и туманным волюнтаристским определением: "человек - это что-то такое же, как я".
Возьмем для примера два яблока. Они различаются между собой, особенно если они разных сортов. Начни мы свой рассказ о них с того, что одно большое, другое поменьше; одно с красным бочком, другое сплошь желтое, но не скажи: "яблоко", - так и не будет понятно, о чем идет речь. Наоборот, задай мы с первого шага понятие "яблоко", как тут же получим массу возможностей для ясного описания: плод средних размеров (из яблок, а не из тыкв или смородины), твердый (опять же твердый относительно яблок, а не металла и камня) и т. д. Назвав предмет яблоком, мы дали ему общую классификацию, определяющую его природу.
Дальше, пожалуй, самое существенное для каждого из плодов - вкус как внутреннее его содержание и своеобразие. Вкусовые свойства тоже можно передать словами, но здесь уже никаким количеством эпитетов не обойдешься, чтобы дать исчерпывающую характеристику. Можно только нестрогим образом обозначить самые общие свойства: кислое и кисло-сладкое, сочное и рассыпчатое, или даже: такое, как у бабушки в деревне.
Исследуя человека, мы встречаемся с похожей ситуацией. В первую очередь необходимо определить, что же такое человек и человеческое вообще, каково его происхождение и природа. Наука нам ничего на это не отвечает. Для нее человек и есть "сумма психобиологических индивидных особенностей". Мы имеем в описании целую массу подробностей (если вернуться к аналогии с яблоком - параметры его формы, веса, цвета, упругости, внутреннего строения и прочее), но так и не знаем, чем является изучаемый нами объект по существу. Представьте себе: располагать кучей таблиц и графиков, составить точную математическую и физическую модель яблока, но при этом не ведать, что за предмет перед нами! Это выглядит нелепым, но именно таково положение дел в современном человекознании. Пока наука не опирается на целокупное понимание того, кто такой человек, откуда и куда он идет, какое месте в мироздании занимает, рост числа экспериментальных данных ни на йоту не приблизит нас к пониманию личности.
Считается, что вопросами о человеке и его месте в мире обязана заниматься другая наука - философия. Но реальной связи между двумя этими дисциплинами нет, а сама философия выдвигает массу разноречивых гипотез и версий о природе и назначении человеческого, из которых ни одну так и нельзя признать за окончательную и удовлетворительную. Это значит, что в самой основе психологической методологии есть серьезный пробел: мы не знаем, что беремся исследовать. То есть, конечно, изучает в психологии человека сам человек, но этого факта самого по себе недостаточно, чтобы говорить о научной точности и непредвзятости подходов. Одним из постулатов позитивной науки служит строгое субъектно-объектное деление: никто, скажем, не изучает состояние экономических процессов по содержимому собственного кошелька и географию материков не преподает исходя из того, как земной шар выглядит из окна школьного класса. Так же и в психологии - если она желает быть в научном смысле объективной, исследователь должен приступать к другой душе, как бы отрешившись от всего человеческого в себе. Здесь недостаточно дистанцироваться от индивидуального в пациенте. Здесь требуется отойти от своего самосознания и самочувствия, а это совершенно немыслимо и ни при каких условиях не удастся.
Все, на что способны наши несовершенные чувства и разум помимо исследования количественных психобиологических показателей - это ощутить при достаточном внимании и интуиции душу другого человека "на вкус", то есть чисто субъективным образом. Однако на вкус и цвет, как известно, товарищей нет, и поэтому в психологии одновременно присутствуют самые разные оценки одних и тех же явлений. Все здесь познается в сравнении, причем в сравнении с самим собой. Допустим, двум людям предложили попробовать два яблока и решить, какое из них вкуснее. Каждый назвал свое: один - более кислый, другой, напротив, - более сладкий плод. Спорить не о чем - в одном и том же эксперименте каждый приходит к своему мнению. Так и разные специалисты-психологи обращают внимание на разные качества одного пациента и оценивают их по-своему. И с этой точки зрения тоже приходится констатировать, что сегодняшняя психология в ее позитивистской трактовке не более научна, нежели практика дегустации фруктов, напитков и блюд.
Вот если бы существовало на свете "идеальное", или "абсолютное", яблоко, явно превосходящее по качествам все остальные, собирающее в себе все лучшие черты, тогда люди наверняка сошлись бы в своих оценках. Свойства плодов легко можно было бы описывать и сравнивать между собой, выверяя по одному. Что же до человеческого, здесь абсолютной нормой и идеалом является Бог и человек одновременно - Иисус Христос. Только по этой Личности мы можем судить о себе самих. Тем, кто опытно знает Христа, имеет общение с Ним, открывается состояние и содержание человеческих душ, их подлинный "вкус", духовная проба. Но познание Христа не выдвигается как необходимое условие ни одной из психологических методик. Даже те из психологов, кто пришел к вере и старается жить жизнью Церкви, не могут еще сказать о себе, что обладают духовным знанием. Все, что нам удалось, - это получить знание о Христе, а не знание Самого Христа, а это означает, что наши представления о человеческом весьма и весьма несовершенны, чтобы правильно видеть душу другого. Пока приобщения к тайне Богочеловечества нет, духовное содержание даже собственной личности, не говоря уж об остальных душах, выглядит как отдельные, выхваченные из общего контекста фрагменты обширного ребуса, которые, увы, слишком отрывочны, чтобы отгадать его общий смысл и увидеть замысел о данной душе, главное содержание данной личности.
Вот чем объясняется направление святоотеческих изысканий: найти, по словам Достоевского, "человеческое в человеке", то есть то подлинное, что высвечивает образ Сына Божия в каждом из нас, а не изучать механику падшего естества, чем по преимуществу занята психология. В связи с этим кажется невероятным, чтобы когда-нибудь психология, хоть и религиозно, однако сугубо интеллектуальным образом настроенная, отыскала бы исчерпывающее соответствие между своими подходами и святоотеческим словом. Святые отцы исходят из принципиально иного: само разобщение между людьми, автономная самоидентификация, утеря соборного и, соответственно, необходимость "оптимально вести себя" в отношении ближних, ставить во главу угла заботу о собственном душевном комфорте есть уже признаки поврежденности, и именно с их лечения нужно начинать решение любой из психологических проблем.
"Вживлением" сюда новой, церковной терминологии мало что переменишь: парадигма всей современной психологии неизбежно влечет прочь от единства и цельности, стремясь расчленять связи между людьми, рассматривая их как отдельных субъектов со своими интересами, а души людей, в свою очередь, разделять на отдельные составляющие, как бы анатомируя их и представляя затем в виде формальной схемы. Однако такая схема оказывается доступней и проще, под стать эпохе - технологичней - и потому привлекает к себе.
Не приходится удивляться тому, что психологические методы подтверждают свою эффективность (типичный для современности аргумент в пользу чего-либо: "But it works!.."). Автономистские этика, мировоззрение, религиозность, культура завоевали себе исключительные позиции в частной жизни и обществе. Современного человека уже почти совершенно уверили, что подобное положение дел, взгляд на мир изнутри своего "я", - "точечное самосознание", по выражению В. Шуберта, - есть единственно правильное и нормальное. Жизнь абсолютного большинства обывателей уже целиком подчиняется этим законам, и позитивистская психология находит все более широкое применение. Психология в нынешнем мире попросту обречена на успех, так как нынешний обыватель запрограммирован на все большее самообособление. Технологии охватывают новые и новые области жизни. Например, NLP* сегодня уже широко предлагают как универсальный подход, применяя который, каждый способен по собственному усмотрению "спроектировать" семью или воспитание детей. Психотехники, таким образом, выходят за рамки отдельных сеансов, они становятся содержанием жизни. И в этом нет ничего странного. Что-то подобное в мире, отказавшемся от универсального в пользу раздробленных частностей, обязательно должно было произойти. Представляя собой технологию жизни автономного человека, психология незаменима, ибо прежние мотивы и чувства, которые некогда связывали человека с другими, показывают себя в новых условиях все менее эффективными. "But it doesn't work!.." - как бы возражает всякий раз, недоумевая, современный человек, когда ему напоминают о доверии, открытости, общности, самопожертвовании, сопереживании... Действительно, простачок, не ожидающий подвоха и доверчиво ищущий искренних отношений, в нынешнем мире за самое короткое время соберет себе на голову такое количество неприятностей, что спасать его душу, впавшую в депрессию, придется уже не только психологическими, но, вполне вероятно, также и психиатрическими методами.
Самодостаточность становится своего рода неизбежной защитной реакцией на анонимную, отчужденную, конкурентную окружающую действительность. Взаимность и простота отношений - невероятная роскошь, которую в наши дни могут себе позволить очень немногие семьи, рабочие коллективы, церковные общины. Остальным приходится, - кому-то естественно, кому-то вынужденно, - прибегать в той или иной мере к тактике охранения собственных интересов как наименьшему из двух зол: "разумный" эгоизм либо полное уныние и опустошение. Жизнь, в которой человек не ищет своего, но пользы другого (1 Кор. 10, 24), выходит на роль величайшего подвига для тяжких времен (2 Тим. 3, 1), в которые, по словам Господа, во многих охладеет любовь (Мф. 24, 12), когда этот "другой", гонясь за своей пользой, готов поглотить с потрохами своего благодетеля. Такой подвиг теперь уже никто не совершает "по простоте душевной": для него требуется особая искушенность.
По этой причине психологизм в современной церковной практике можно до определенной степени считать неизбежным и даже необходимым, ибо Церковь не может учить своих чад жить нереальными для них целями, призывать к тем шагам, на которые они заведомо не готовы. Церковное окормление прежде всего педагогично, а хороший педагог всегда знает, до какого момента ошибку по орфографии, которой еще не проходили, не стоит засчитывать, а с какого - вменять по всей строгости.
"Огрехи чистописания" полностью неустранимы, более того, диалектика воспитания как раз и заключается в том, чтобы суметь в точное время заострить внимание и последовательно "подчистить" одну за другой те неизбежные неумелости, до которых подопечный уже дорос, не пытаясь при этом укорить его наперед во всех орфографических, пунктуационных и стилистических упущениях.
Равным образом и психология предлагает поверхностно-эмпирическое, буквально-логическое объяснение души человека. Понимание психологических механизмов, движущих человеком, несомненно необходимо и пастырю, и верующему учителю, и родителю. И верующие православные люди нуждаются в психологических объяснениях своих трудностей. Вот почему своевременным можно назвать введение курса основ психологии в наших Духовных школах. Но не дай Бог, ввести в таком качестве предмет, всерьез излагающий некие современные know-how о человеческой душе и способах управляться с прихожанами, приходящие на замену "устаревшим" церковным методам и подходам. Это должны быть обзорные дисциплины, которые нужно назвать "история психологии" или "светские теории о человеке" - как угодно, но так, чтобы было понятно одно: это не истина в последней инстанции, как бы внушительно и безапелляционно она ни подавалась, - это то, как неверующий мир представляет себе душу, как он понимает себя и помощь другому.
Что же касается верующего человека, ему, безусловно, нельзя останавливаться на психолого-социальной стадии толкования мира, человеческих отношений и себя самого, но должно стремиться перерасти ее в направлении философском и духовно-практическом.А. РОГОЗЯНСКИЙ
* NLP - нейролингвистическое программирование, новейший метод психотехники. - Прим. ред.
