Журнал Московской Патриархии 09-2004

ЖУРНАЛ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ

09-2004

БОГОСЛОВИЕ

Письмо священномученика Илариона (Троицкого)
Д. А. Хомякову

Предлагаемый читателям документ публикуется впервые и представляет собой свидетельство переписки глубоко почитаемого Церковью священномученика Илариона (Троицкого) с общественно-церковным деятелем, одним из последних славянофилов, Дмитрием Алексеевичем Хомяковым, сыном известного религиозного мыслителя и писателя Алексея Степановича Хомякова. Вызванное частным недоумением Д. А. Хомякова, это письмо тогда еще архимандрита Илариона позволяет более подробно представить его собственные богословские воззрения в связи с оценкой им взглядов А. С. Хомякова, что особенно актуально в свете нынешнего 200-летнего юбилея со дня рождения последнего. И Хомяков, и архиепископ Иларион являются представителями двух последовательных этапов развития русской богословской мысли на путях святоотеческого богословия. Тем более заслуживает внимания критика отдельных положений Алексея Степановича таким авторитетным богословом, как Владыка Иларион (Троицкий).
Обратимся теперь к истории самого письма. В составе архива семьи Хомяковых оно попало в собрание Музея дворянского быта 40-х годов, располагавшегося в доме Хомяковых на Собачьей площадке в Москве. Музей этот просуществовал с 1920 по 1929 год. После упразднения его коллекции были переданы в Государственный Исторический музей. Таким образом, документальное собрание Музея дворянского быта 40-х годов оказалось в Отделе письменных источников ГИМа. Здесь материалы семьи Хомяковых были выделены в отдельный фонд (№ 178), где среди переписки Д. А. Хомякова с духовными лицами и находится публикуемое ныне письмо. Текст источника воспроизводится нами по современной орфографии. Нестандартные авторские сокращения восполняются в квадратных скобках.

Глубокочтимый Димитрий Алексеевич!

       Простите меня милостиво за мой столь поздний ответ на Ваше письмо, которое я имел радость получить. Не одна моя леность причиной моего запоздания. Я получил Ваше письмо, когда в Академии начались каникулы и когда академическая библиотека была закрыта, и я не мог получить кое-каких книг, нужных для ответа. К тому же присоединилось ежедневное служение, прекратившееся всего два дня назад. Все это пишу я затем, чтобы расположить Вас к милости в отношении Вашего неаккуратного корреспондента. Я вполне понимаю, что своим молчанием мог ввести Вас в искушение заподозрить меня в чем-нибудь весьма недобром. Еще раз прошу Вас не поставить мне моего молчания в непростительную вину.
       Ваше внимание обратило мое замечание мимолетное в отзыве о кандидатском сочинении, где я говорю, что основной нерв церковной жизни - идею спасения А. С. Хомяков понимал превратно¹ . Попытаюсь несколько раскрыть и обосновать свою мысль.
       Из богословских сочинений А. С. Хомякова я весьма высоко ценю его полемические статьи, в которых основные мысли совпадают с полемикой древнеотеческой. Эти полемические статьи несомненно выше стоят современного им уровня русской богословской науки, дают ей плодотворный толчок. Об этом я читал в Академии публичную лекцию, когда исполнилось 50 лет со дня смерти А. С. Лекция эта была напечатана в журнале "Вера и разум" (1911. № 18). Потому полемика А. С. Хомякова и прекрасна, что в ней древнецерковный дух. Не могу сказать того же об его учении о спасении, а идею спасения я и считаю основным нервом церковной жизни. В учении о спасении А. С. не возвышается над нашей школьной догматикой, хотя и рассуждает о спасении философски. Когда у А. С. идет речь о спасении, - он больше философ, чем богослов. Здесь у него больше логики, нежели непосредственного ощущения религиозного идеала Церкви. Наша школьная догматика доселе умеет говорить о спасении, не употребляя даже самого слова "спасение", а заменяя его словом "искупление", причем и этому слову придается юридический смысл, которого оно не имело в литературе древне-церковной. Церковный религиозный идеал проникнут мыслью о новом творении, о новой твари. Это новое творение создается воплощением Бога на земле, восприятием человеческого естества в единство ипостаси Сына Божия, следствием чего является обожение естества человеческого. Грех - болезнь естества. Спасение есть исцеление от греха, дарование твари новых благодатных сил. Этой именно идеей нового творения жила древняя Церковь и вдохновлялась в борьбе с еретиками, отвергавшими божественное достоинство Христа, каковы были евионеи, ариане и др. Сущность дела Христова усматривала Древняя Церковь в самом факте воплощения. Приведу наиболее характерные слова св[ятого] Иринея Лионского из его сравнительно недавно открытого сочинения "Доказательство апостольской проповеди": "Другие не придают никакого значения снисшествию Сына Божия и домостроительству Его воплощения, которое апостолы возвестили и пророки предсказали, что чрез это должно осуществиться совершенство нашего человечества. И такие должны быть причислены к маловерам" (гл. 99); "Христос принес все новое тем, что Он принес Себя Самого. Ибо это самое и было предсказано, что придет новое, что обновит и оживотворит человека" (Против ересей. IV, 34, 1). О том, как раскрывалась идея нового творения в церковной полемике против еретиков иудействующих, я подробно писал во 2-й гл[аве] своей диссертации - "Очерки из истории догмата о Церкви". Эта глава отдельно была напечатана статьями в "Богословском вестнике" за 1912 год под заглавием "Понятие о Церкви в противоиудейской полемике первых двух веков". Добавлю несколько слов из периода борьбы с арианством: "Мы, люди, восприятые Словом, обожаемся ради плоти Его" (Афанасий Вел[икий]. Против ариан. III, 34); "Оно соделалось человеком, чтобы в Себе обожить нас" (К Аделфию, гл. 4); "Слово, Само сущее Бог, Который... соделался плотию по человеколюбию и, соединившись чрез оную с человеком, принял в себя все наше естество, дабы чрез растворение с Божеским (естеством) обожествилось человеческое, и начатком оным освятился вместе весь состав нашего естества" (Григорий Нисский. Антирритик, гл. 15); "Естество наше опять возвращается в свое прежнее состояние" (Антирритик, гл. 55). Не буду умножать подобных выписок. Я много приводил святоотеческих слов в своей статейке "Воплощение" (Моск[овские] Церк[овные] Вед[омости]. 1912. № 52).
       По тому же идеалу обожения воздыхает и ныне Св[ятая] Церковь в своих богослужениях, особ[енно] в службе на Рождество Христово, где читает замечательные слова "Возставити и спрославити человеческое падшее естество приидох явственно"; "Видев Зиждитель гиблема человека... преклонив небеса, сходит; сего же от Девы Божественныя чистыя всего осуществует, воистину воплощься"; "Вочеловечься обновил есть нас"; "Перстного от самаго единения и общения богосоделал еси"; "Бог Слово ныне утверждает немощное древле еже по нам существо, имже Себе вторым общением абие преявляя страстей свободное".
       Все это - и святоотеческие слова, и песни церковные - одна проповедь о великой религиозной (=благочестия) тайне: Бог явился во плоти. Древняя Церковь не только в богослужении, но и в богословии говорила о спасении и о воплощении. Теперь школьная догматика говорит об искуплении и как бы о казни Богом Своего Сына за грехи людей. А. С. Хомяков ближе к школьной догматике, чем к церковному богословию. Может быть, плохо знаю я сочинения А. С. Хомякова, но я затрудняюсь привести из них параллели к вышеписанным отеческим и богослужебным фразам. Зато у него нахожу скоро отвлеченно-юридические рассуждения о спасении. См. особ[енно] т. II, стр. 216 слл. (по изд. 1907 года): "Тварь носит свой приговор" (II. 216); "Сын Божий состоит под тяжестью гнева Божия, под тяжестью осуждения" (II. 217); "Христос на кресте судится, так сказать, с Богом, т. е. с неумолимою логикою мироздания. Он, - невинный, жертва этой логики" (VIII. 342); "Он несет приговор. Этот приговор - смерть" (II. 217); "Христос погасил своею кровию пламень Божественной правды" (II. 119); "Христос силою безграничной Своей любви принял на Себя человеческие грехи и справедливую за них казнь" (II. 119-120); "Грех подвергает нас тяжести Божественного гнева" (II. 272). Самую необходимость искупления А. С. Хомяков доказывает существованием "закона, закона строгого, непреклонного, неумолимого" (II. 216).
       Во всех этих и подобных словах А. С. Хомякова мне слышится совсем другое, нежели в церковных песнопениях, нежели в творениях величайших церковных богословов.
       Мне кажется, даже лучшим идеям А. С. Хомякова о Церкви можно поставить упрек: они не поставлены в связь с идеей воплощения и нового творения, как это, по-моему, непреложно должно быть в православном богословии. А. С. вообще мало говорит о воплощении. Это и понятно при его диалектическо-рационалистическом способе рассуждения даже по богословским вопросам.
       Вот Вам, глубокочтимый Димитрий Алексеевич, мой краткий ответ на вопрос, почему я назвал превратным представление А. С. основного нерва церковной жизни - идеи спасения. У него эта идея получает отвлеченно-юридическое раскрытие и даже оторвана от воплощения, чего не делали древнецерковные богословы и чего не делает Церковь сейчас в своем богослужении. Но я ничуть не думаю в том винить А. С. Хомякова. Больше я склонен винить нашу духовную школу, которая двести лет в вопросе о спасении стоит в рабской зависимости от средневековых католических образцов. От юридического представления всего дела спасения, к сожалению, мы не освободились доселе. Между нашим богословием и богослужением - противоестественный разрыв. Может быть, не случайно, что в нашем богослужении пропускаются почти все стихиры и каноны, в которых "православного богатство богословия". Это богословие нами забыто, нам стало чуждо. Мы потеряли к нему вкус.
       Грешно было бы не ценить заслуг А. С. Хомякова для православной богословской науки. Для многих он доселе служит толчком для первого сдвига с проторенных путей школьной догматики. Но кто далеко уйдет с этих путей, тот, думается мне, должен заметить, что в вопросе о спасении следует мыслить несколько иначе, чем А. С. Хомяков. А. С. несомненно "жил в Церкви", но мыслил об этой жизни с большим оттенком рационализма и схоластики.
       Простите, глубокоуважаемый Димитрий Алексеевич, если я написал выше что-либо неразумное, я не мог вновь перечитать сочинений А. С. Хомякова, но общий их дух, думаю, мною понят. Буду рад, если Вы меня наставите и исправите.
       Душевно Вас чтущий проф[ессор] Моск[овской] Дух[овной] Акад[емии] архимандрит Иларион.
       P. S. Кстати же мы с Вами земляки² .

1914, февр[аля] 28.

ОПИ ГИМ. Ф. 178. Ед. хр. 76. Л. 5-10.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Нам не удалось обнаружить данного отзыва при просмотре номеров органа Московской Духовной академии "Богословского вестника" за 1912-1913 годы, где в составе журналов собраний Совета МДА публиковались отзывы оппонентов на работы студентов, выдвигавшиеся на соискание степени кандидата богословия. Однако в составе журнала от 21 мая 1912 года № 15 нам встретился отзыв исполняющего должность доцента Владимира Алексеевича Троицкого (тогда еще мирянина) о кандидатском сочинении священника Леонида Архангельского на тему "Идея спасения в живом церковном сознании по богослужению двунадесятых праздников". В этом отзыве Владимир Алексеевич созвучно со своим письмом высказывается о плачевности западного влияния на русскую богословскую мысль и критически говорит о замене идеи спасения Древней Церкви в школьной догматике, в том числе и в "Догматическом богословии" архимандрита, впоследствии митрополита, Макария (Булгакова), юридической теорией искупления: "Подобное учение о спасении неведомое ни Слову Божию, ни писаниям святоотеческим повергает в смущение душу православного человека и дает обильный материал для глумления врагам Церкви. Ведь у кого из мыслящих православных людей не было искушения повторить слово А. С. Хомякова, сказанное о догматике Макария: "Стыдно будет, если иностранцы примут такую жалкую дребедень за выражение нашего православного богословия"" (Богословский вестник. 1912. Ноябрь, декабрь. С. 189- 198).
² Архиепископ Иларион (Троицкий; 1886-1929) был родом из села Липицы Каширского уезда Тульской губернии, а Д.А. Хомяков (1841-1919) владел селом Богучарово Тульского уезда Тульской губернии.

Публикацию и комментарии подготовил научный сотрудник ОПИ ГИМ А. Петров