Журнал Московской Патриархии 05-2006

ЖУРНАЛ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ

05-2006

ЦЕРКОВНАЯ ИСТОРИЯ

Русские в германском и австрийском плену
в период Первой мировой войны

Услышите о войнах и о военных слухах.
Смотрите, не ужасайтесь; ибо надлежит всему тому быть.
Мф. 24, 6

       Российские и зарубежные историки, деятели искусства, и прежде всего кинематографии, уже высказали достаточно мнений и гипотез о внешнеполитических и социально-экономических причинах и тайных пружинах Первой мировой войны. Немало сказано и написано об ее трагических последствиях для России: распаде империи после большевистского переворота, кровавой гражданской войне, «великом исходе» более чем двух миллионов граждан в эмиграцию, разрушении церковной жизни и другом. Многое говорилось о тяжелых последствиях войны для других стран. Так, по данным американского историка Дж. Кигана, безвозвратные потери (погибшие от ран, болезней и последствий войны) Британской империи в Первой мировой войне составили 1 миллион человек, Франции – 1 700 тысяч, Австро-Венгерской империи – 1 500 тысяч, Германии – 2 миллиона, России – 1 700 тысяч, Италии – 460 тысяч, Турции – «сотни тысяч», вследствие того, что турецкие историки подсчетом потерь пока не занимались¹ .
       Однако в общем хоре искренних и взволнованных голосов почти совсем не слышно тех, кто говорит о причинах войны, обусловивших ее тяжкие последствия. А между тем истинная причина надвигавшейся катастрофы была понятна многим современникам тех событий. В 1923 году, оказавшись в эмиграции, бывший товарищ обер-прокурора Святейшего Синода князь Н. Д. Жевахов находился на подворье Святителя и Чудотворца Николая в городе Бари (Италия). Там он работал над первым томом «Воспоминаний», в котором поставил задачу «показать, насколько велико было отступление русского общества от веры в Промысл Божий и до чего возгордился человек, забывший, что судьбы мира находятся в руках Божиих». Трагическим обстоятельством для Российской Империи, по мнению князя Жевахова, стало и то, что «в разрушении русской государственности принимали участие не только враги России, но и те, коим была вверена охрана России и которые стояли на страже ее интересов», – так «велик был дурман, проникший во все слои общества»² .
       Именно дурман религиозного равнодушия русского народа, который в этот период окутал все его слои – от царского окружения до солдат в окопах, не позволил услышать тех предостережений, которые были получены от святителей Земли Русской. Одним из таких предостережений, по свидетельству князя Жевахова, было явление святителя Иоасафа Белгородского полковнику О. во сне. Помощник обер-прокурора Святейшего Синода не огласил его фамилию, поскольку попытки полковника поделиться этим знанием натолкнулись на полное непонимание тех, к кому он обращался.
       Во сне святитель Иоасаф возвел полковника на некую гору, с которой ему открылись моря крови, залившие всю Россию. Об этом полковник поведал князю Жевахову, а тот при встрече с императором Николаем II передал ему пожелание святителя, которое было высказано полковнику. Святитель пожелал, чтобы Владимирская икона Божией Матери, которая пребывает над его ракой в Белгороде, а также чтимый Песчанский образ Божией Матери из храма в селе Пески близ города Изюма, постоянно находились на Западном фронте. Государь со вниманием отнесся к предостережению святителя Иоасафа, но его пожелание исполнил только наполовину. Иконы находились на фронте до середины декабря 1915 года, затем император отправил их по месту нахождения, лишив тем самым русских воинов источника благодати и защиты³ .
       Как известно, предвоенный внешнеполитический ориентир России сформировался задолго до войны, в августе 1907 года, когда было подписано англо-русское соглашение, завершившее создание Тройственного союза – Антанты. Россия оказалась втянутой в германо-британский конфликт, в подготовку «чужой» войны. О том, какие последствия этот внешнеполитический шаг может вызвать в будущем, задумывались многие государственные и политические деятели России. За полгода до начала войны член Государственного совета П. Н. Дурново провел анализ последствий назревающего военного конфликта в Европе. Как и предсказание святителя Иоасафа, записка Дурново осталась незамеченной императором и не привлекла внимания правительства.
       На что пытался обратить внимание государя и общественности Дурново? Во-первых, на полную неподготовленность России к готовящейся европейской войне. Во-вторых, на полное отсутствие каких-либо противоречий между Россией и Германией и на необходимость развития взаимовыгодных торговых и экономических отношений между ними. В-третьих, по убеждению автора записки, возможная неудача в войне смертельно опасна для двух стран и окончится полным развалом народного хозяйства как России, так и Германии, поскольку доминировать будут интересы победителя, то есть Англии. Наконец, в побежденной стране неминуемо разразится социальная революция, которая в силу традиций и особенностей русского менталитета неминуемо перерастет в социалистическую, а значит, страна будет ввергнута в «беспросветную анархию». Дурново предвидел и «самые крайние проявления» такой революции: «черный передел», «раздел всех ценностей и имущества», деморализацию крестьянства⁴ . Однако степени испытаний, посланных русским воинам уже в ходе войны, не мог предвидеть никто.
       Одним из тяжелейших, если не самым тяжелым из этих испытаний, был плен. Это явление в условиях Первой мировой войны по своей массовости и степени тяжести не имело аналогов, несмотря на то, что до 1914 года Россия уже имела печальный опыт неудачной войны и военного плена. После Русско-японской войны 1905 года в японском плену остались десятки тысяч русских солдат и офицеров, и за это время, казалось бы, можно было осмыслить суть военного плена и его последствий для Российской Империи.
       Мировая война для России началась внезапно. 28 июня раздался выстрел Гавриила Принципа в Сараеве, и уже 30 июля 1914 года по настоянию министров С. Д. Сазонова и В. А. Сухомлинова и начальника генерального штаба Н. Н. Янушкевича в стране была объявлена мобилизация. Спустя два дня посол Германии объявил России войну. Обеим сторонам война виделась скоротечной. Российский генштаб отвел на ведение военных действий всего полгода. План германского генерала Шлиффена и его преемника Мольтке-младшего также предполагал победоносное завершение войны в течение нескольких недель.
       Только начальный период войны был удачным для русской армии. Но после переброски германских частей из Франции в Восточную Пруссию ситуация на русско-германском фронте резко изменилась. Уже в результате боев в Восточной Пруссии более шестидесяти тысяч русских солдат оказались в плену. Несмотря на успехи русской армии на Юго-Западном фронте в этот период, уже к ноябрю 1914 года стало ясно, что война превратилась в позиционную и сроки ее окончания отодвинулись на неопределенное время. С конца 1914 года на Западном фронте русские солдаты стали сдаваться в германский плен. Затем, в результате «великого отступления» в Галиции в 1915 году, по мере продвижения германских войск вглубь Российской Империи, число пленных солдат и офицеров русской армии увеличилось еще на полтора миллиона человек.
       Тем не менее в первый период войны (лето 1914-го – зима 1915 года) все были исполнены уверенности в победе, а солдаты и офицеры демонстрировали силу духа русской армии. Протопресвитер военного и морского духовенства русской армии Георгий Петрович Щавельский, посещая части русской армии на фронте, отмечал чудеса мужества и героизма русских солдат.
       В ведомстве протопресвитера военного и морского духовенства русской армии в период Первой мировой войны насчитывалось более пяти тысяч священников. Согласно Положению об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств, в обязанности военного священника входило «поучение воинов истинам православной веры и благочестия», «ограждение воинов от вредных учений, искоренение в них суеверий, исправление нравственных их недостатков... предотвращение отступления от Православной Церкви... забота об утверждении воинских чинов в вере и благочестии».
       С началом войны обязанности священника были расширены: он должен был помогать врачам, заботиться о поддержании в порядке воинских могил и кладбищ, извещать родственников о гибели членов семей. Не были только оговорены обязанности священников в условиях плена. С честью несли они воинскую и пастырскую службу на фронтах Первой мировой войны. Великий князь Николай Николаевич в конце 1915 года имел все основания утверждать, что «мы в ноги должны поклониться военному духовенству за его великолепную работу в армии»⁵ . Из оставшихся в живых священников четырнадцать были награждены офицерскими Георгиевскими крестами 4-й степени, более ста – наперсными крестами на Георгиевской ленте. В лагерях военнопленных оказались около ста священников⁶ .

Икона Святителя и Чудотворца Николая,
поруганная австрийцами в городе Кельцы

       Неготовность России к войне проявилась не только в катастрофическом недостатке вооружения, боеприпасов и обмундирования, но и в отсутствии налаженной статистики. В российской армии имела место чрезмерная засекреченность данных о потерях и плене. Даже сегодня эта тема мало изучена, и мы можем оперировать более или менее приближенными к реальным цифрами, при этом каждая из них требует уточнения.
       Генерал императорской армии, участник войны Н. Н. Головин в монографии о Первой мировой войне, изданной в Париже в 1939 году, привел два ряда советских данных о потерях России в войне. Первый (под цифрой 1) был основан на материалах советской комиссии по обследованию санитарных последствий войны за период с 1914 по 1920 год, второй (под цифрой 2) – на материалах отдела военной статистики ЦС СССР от 1925 года. Предлагаем читателю сравнить эти цифры:
       Как видим, и советские органы имели неоднозначное представление о результатах войны. По данным Центральной комиссии о пленных и беженцах (Центропленбеж), созданной согласно декрету СНК от 23 апреля 1918 года, общее число зарегистрированных русских военнопленных к 1919 году составило: в Германии – 2 385 441 человек, в Австро-Венгрии – 1 503 412, Турции – 19 795, Болгарии – 2 452⁸ , то есть всего – 4 153 744 россиянина. Именно эти цифры приняты российскими историками – специалистами по данному периоду и используются в научном обороте⁹ .
       Различные структуры вводили собственные методики подсчетов. Интендантство считало только «едоков», общественные организации (Красный Крест, Земский и городской союзы и др.) регистрировали раненых, проходивших через их лазареты, «без всякой связи друг с другом». По данным Российского Общества Красного Креста (РОКК), зимой 1916–1917 годов общее число русских военнопленных в четырех упомянутых выше государствах составило всего 2 200 тысяч человек.
       Недостаточно точной была статистика и в Германии. 11 декабря 1917 года главнокомандующий германской армией Гинденбург сообщал рейхсканцлеру графу Георгу фон Хертлингу о наличии в Германии 1 миллиона 200 тысяч русских военнопленных. Русский эмигрантский историк А. А. Керсновский использовал данные Рейхсархива Германии, согласно которым в Германии насчитывался 1 миллион 312 тысяч военнопленных из России. Но германское военное министерство, в отличие от русского Центрального справочного бюро, не вводило в статистику военнопленных другие категории граждан, оказавшихся в плену, – интернированных, гражданских пленных и других, таким образом, из германской статистики исчезло около миллиона русских, оказавшихся в лагерях.

Постой немцев в русской церкви

       Российская законодательная база о военнопленных к началу войны основывалась на международных нормах. В 1907 году император Николай II инициировал созыв II Гаагской мирной конференции, в которой приняли участие представители сорока четырех государств. На конференции были обсуждены и приняты тринадцать конвенций, в том числе и о положении военнопленных: «О законах и обычаях сухопутной войны». В конвенции специально оговаривалось человеколюбивое отношение неприятельского правительства к попавшим в плен.
       7 октября 1914 года было Высочайше утверждено Положение о военнопленных, согласно которому военнопленными считались только «лица неприятельских сухопутных и морских ВС (кроме шпионов)», подданные воюющих с Россией государств, входящие в состав экипажей торговых судов и сопровождающие неприятельскую армию – газетные корреспонденты и репортеры, маркитанты, поставщики и др. С ними надлежало «обращаться человеколюбиво», не стеснять в «исполнении обрядов их вероисповеданий», сохранять при них собственность в неприкосновенности (кроме оружия, лошадей, военных бумаг) и т. д. Военнопленных было разрешено привлекать к «казенным и общественным работам», но не изнурительным и не имеющим отношения к военным действиям. «Оплате вознаграждением» они не подлежали. На территории России военнопленных предполагалось содержать при местных войсках в виде команд в ведении тех начальников воинских частей, при которых они состояли. Пищевое довольствие должно было быть «по возможности наравне с нижними чинами русских войск». Высшие офицерские чины должны были кормиться сами из выплат согласно табели окладов жалования по чинам в русской армии от 1 мая 1899 года¹⁰ .
       Насколько далеки оказались принятые международные нормы от реальной действительности, с которой столкнулись русские солдаты и офицеры в лагерях Европы, показали последующие события.
       Военное командование и правительства стран-участниц войны не были готовы к масштабам плена в Европе, которые превзошли самые страшные ожидания. В России ни одна военная или государственная структура к началу войны не имела хотя бы отдела, в задачу которого были бы включены вопросы, связанные с военным пленом. С самого начала войны эта тема в русской печати была полузапретной, а уже к концу 1914 года стала строго подцензурной: любое упоминание о взятых в плен русских солдатах и офицерах строго вымарывалось. Секретный указ Московского градоначальника запрещал любые воззвания в защиту пленных, публичный сбор денег для них и прочее. Расцвела шпиономания – над деятелями Московского комитета помощи военнопленным, одной из наиболее эффективных общественных организаций, был учрежден негласный надзор и даже предпринимались попытки изобличить некоторых его сотрудников в тайной связи с противником.
       Вся тяжесть организации помощи военнопленным: создание соответственных структур, установление контактов с ними и с международными благотворительными организациями, пересылка военнопленным через третьи страны писем родных, сбор пожертвований и проч. – легла на общественные организации. Единственной официальной структурой, которая занималась вопросами военнопленных, было Центральное справочное бюро при Российском Обществе Красного Креста (РОКК) в Петрограде. Но в отношении нижних чинов до конца 1915 года регистрация вообще не велась. В Петрограде был создан Особый комитет при Центральном справочном бюро под руководством сенатора А. Д. Арбузова. Там же Высочайшим разрешением, под покровительством императрицы Александры Феодоровны, был создан Комитет помощи русским военнопленным. Однако деятельность этих организаций ощутимых результатов не дала.
       Особого внимания заслуживает работа земских структур, которые в предвоенное десятилетие стали наиболее заметными и активными. С первого съезда земских деятелей в ноябре 1904 года земство стало проявлять себя как оппозиция официальной государственной власти России. Князь Г. Е. Львов уже в годы Русско-японской войны стал руководителем общеземской организации по оказанию помощи раненым и больным воинам. С началом Первой мировой войны он возглавил Всероссийский земский союз.
       В июле 1914 года повсеместно стали создаваться городские комитеты. Учредительный съезд Всероссийского союза городов состоялся в начале августа 1914 года, ему предшествовало чрезвычайное собрание Московской городской Думы. На нем депутаты Н. И. Астров и Н. И. Гучков выразили надежду на то, что Москва должна «стать центром, объединяющим усилия всех русских городов по оказанию помощи жертвам войны»¹¹ . Был поднят вопрос о раненых и больных воинах, о пленных пока не говорили. Главное управление РОКК сразу после его создания включило Союз городов в свой состав, что обеспечило Союзу возможность государственного финансирования. Уже 26 августа 1914 года на его счет от правительства поступило 3 миллиона рублей. На организационном съезде городов в сентябре 1914 года (в нем приняли участие 195 губернских и уездных городов России) был поставлен вопрос о распространении деятельности Союза и на театр военных действий, что не вызвало принципиального несогласия со стороны Верховного Главнокомандующего.
       Дальнейшая деятельность Союза городов проходила в тесном контакте с военным ведомством и Красным Крестом. Госпитали Союза были открыты в Царстве Польском, во Львове и Тифлисе. В районах военных действий были созданы врачебно-питательные пункты, склады перевязочных материалов, белья, теплых вещей и санитарно-технические отряды. Для населения районов, пострадавших от военных действий, были открыты столовые. Несколько позже были созданы юридические консультации для призванных на войну, раненых и их семей.
       На втором съезде Союза в феврале 1915 года было представлено уже 385 городов. По инициативе Союза городов и Земского союза был организован Главный объединенный комитет Земгора по снабжению и снаряжению армии, развернувшийся впоследствии в организацию с многомиллионными оборотами и рядом собственных производств. Лишь в ноябре 1915 года, в связи с подготовкой к I Стокгольмской конференции, наконец-то в Земском и городском союзах были открыты отделы помощи военнопленным.
       В этот период Земгор выработал программу своей деятельности: обращение к населению с целью его информирования и розыска попавших в плен путем наведения справок, обеспечение их связи с близкими и родственниками внутри страны; создание широкой сети организаций и установление тесной связи со всеми, кто мог помочь решению проблемы плена – от местных органов самоуправления до земских врачей, учителей, священников, землевладельцев.
       Кроме Земгора наиболее активным был Московский комитет помощи застигнутым войной за границей, созданный 14 октября 1914 года Московским городским управлением. Этой проблемой занимались также Комитет объединенной организации помощи русским военнопленным, Московское отделение Центрального справочного бюро, Московское отделение Особого комитета, Союз родных и близких военнопленных, Союз бежавших из плена и другие общественные организации.
       10 января 1916 года Главный комитет Союза городов утвердил «Положение об объединенной организации помощи военнопленным». В совете этой структуры под председательством князя Г. Е. Львова были представлены все действующие организации. Руководящими документами для Совета стали постановления Стокгольмской конференции. Всю работу Совет вел через структуры, созданные Московским городским комитетом, который имел в Копенгагене собственное бюро, а в Голландии – собственного уполномоченного. Однако в первый период войны проблема военнопленных, несмотря на кипучую деятельность Союзов, из-за недостатка информации о реальном положении в лагерях не воспринималась их руководством во всей ее трагичности, а суммы, выделенные на нужды попавших в плен, были символическими.
       Лагеря военнопленных в Германии и Австро-Венгрии делились на две категории. К первой относились так называемые главные, к которым были приписаны военнопленные солдаты и офицеры, находящиеся в отделениях главных лагерей и рабочих командах в 20 военных округах Германии: 113 лагерей для нижних чинов, 37 – для офицеров и 149 лазаретов. Ко второй категории относились 235 лагерей, расположенных на территории, занятой Германией. В Австро-Венгрии существовала такая же классификация: на ее территории насчитывалось 300 лагерей, а на территориях, занятых австро-венгерскими войсками, – еще 68¹² .
       Наиболее сложным периодом в жизни военнопленных в Германии и Австро-Венгрии был первый (1914-й – конец 1915 года): страны не были готовы к приему огромного количества военнопленных и, разумеется, не предполагали, что содержать их придется несколько лет. Сеть лагерей и отделений военнопленных в Германии и Австро-Венгрии сложилась к марту 1916 года.
       Лагеря военнопленных строго делились на офицерские и солдатские. В первых условия содержания были сносными и даже удовлетворительными: некоторые группы русских офицеров размещались в старинных замках и даже в зданиях бывших санаториев и пансионатов, как, например, в городе Аугустабаде. В солдатских лагерях ситуация была иной. Русский эмигрантский писатель Р. Б. Гуль, оказавшийся в Германии в 1919 году в положении беженца, в романе «Жизнь на фукса» описал положение русских солдат, сидевших в первые годы плена в концентрационном лагере Дебериц под Берлином. За решеткой и колючей проволокой, которыми была обнесена «большая площадь земли с дощатыми бараками», – писал Гуль, – стоял «лесок русских крестов тысяч в семь. Надписи на крестах были аккуратны. Обозначали унтер-офицера, ефрейтора, рядового. Все они умерли оттого, что питались брюквой и непосильно работали». Очень показателен диалог, состоявшийся у автора с пленным русским солдатом: «Неужели ж, земляк, вам никто ничего так и не присылал из России – ни при царе, ни при Керенском?» – «Как есть ничего. Ни одной соринки». – «Да как же вы жили?» – «Так в холуях у французов да англичан и жили, сапоги им чистили, дела за них справляли, а они за это в морду галетами швыряли... Дохли, как мухи, от немецкой собачины да от брюквы – вот и крутились...»¹³ .

Фигура казака из песка и цемента, созданная
русскими военнопленными в военном лагере Кёнигсбрук

       Положение в Германии и Австро-Венгрии с началом затяжного, позиционного периода войны стремительно ухудшалось. Продовольственные запасы таяли, население начинало подтягивать пояса. До военнопленных ли было... А из России были запрещены к пересылке в лагеря военнопленных даже сухари. Продукты, отправленные из Германии и Австро-Венгрии в Россию для военнопленных этих государств, тоже не часто доходили до адресатов. Проблема положения военнопленных в лагерях Европы и России становилась все более болезненной и все чаще выносилась на страницы европейских газет.
       В российском обществе был поставлен вопрос о материальной помощи военнопленным через Данию, где с начала 1915 года стали готовить специальные «тарифные продовольственные посылки для военнопленных» за счет сумм, которые родственники вносили в Московский комитет. Отделение Московского комитета в Дании было открыто в первые недели войны, во главе его встал российский консул Хениус, датчанин по происхождению.
       Датский Красный Крест в первые дни войны организовал отдел помощи военнопленным с двумя отделениями – русским и германским. В русском отделении постоянным сотрудником была С. Н. Потоцкая. В Швеции принцесса Ингеборг, супруга шведского принца Карла и племянница русской императрицы Марии Феодоровны, покровительствовала Русскому комитету помощи военнопленным, который возглавляла сестра русского посланника В. В. Неклюдова.
       10 марта 1915 года по инициативе заведующего Центральным справочным бюро генерала И. А. Овчинникова было организовано Московское справочное бюро о военнопленных. Сотрудники бюро работали безвозмездно, в первое время получая по две тысячи запросов в день. Кроме наведения справок о размещении военнопленных и состоянии их здоровья бюро занималось переводами денег, отправкой посылок в лагеря. Московское справочное бюро по соглашению с австрийским и германским Обществами Красного Креста регулировало обмен списками военнопленных¹⁴ .
       Тяжкое положение военнопленных в лагерях все чаще становилось предметом обсуждения в обществе. 9 апреля 1915 года по инициативе Государственной Думы была создана Чрезвычайная следственная комиссия по расследованию нарушений законов и обычаев войны австро-венгерскими и германскими войсками. Комиссия принимала как частные заявления от иностранных и российских граждан, так и официальные сообщения от военных и гражданских властей. Чрезвычайная следственная комиссия зафиксировала значительное количество фактов убийств раненых военнопленных непосредственно на поле боя.
       Летом 1915 года, после частного совещания в Копенгагене агентов Московского комитета и деятелей Гамбургского Красного Креста при посредничестве Обществ Красного Креста Дании и Швеции, принц Карл Шведский обратился к России и государствам – участникам войны с предложением делегировать своих представителей на конференцию по вопросам плена в Стокгольм. Германия и Австро-Венгрия немедленно выразили согласие на участие в конференции, но Военное ведомство России от ответа уклонилось. На специальном совещании с участием представителей Военного ведомства, МИД, Центрального справочного бюро, Главного управления РОКК, Петроградского областного отдела Городского союза только Красный Крест высказался за обязательное участие в конференции. В результате на конференцию были делегированы представитель Красного Креста сенатор А. Д. Арбузов и бывший военнопленный, бежавший из германского плена, В. В. Маркозов. Работе конференции предшествовали инспекционные поездки делегаций РОКК по лагерям Германии и Австро-Венгрии в августе 1915 года. Их путь лежал через Швецию и Данию.
       Конференция в Стокгольме открылась 22 ноября 1915 года под председательством принца Карла Шведского. Материалы инспекционных поездок с участием русских сестер милосердия, проведенных за два с половиной месяца, были переданы в Стокгольме российским делегатам, отчеты о поездках – в Главное управление РОКК.
       При общей превосходной организации администрации лагерей ситуация в каждом лагере была особой. В Германии была отработана система учета и распределения военнопленных с указанием количества солдат и офицеров и их национальности. Данные обновлялись трижды в месяц. Осведомительное бюро имело картотеку и находилось «в тесной связи с администрацией лагерей»¹⁵ . Сестры милосердия заявили о недостаточности питания военнопленных, чрезмерно жестоком обращении администрации лагерей с ними. Только к моменту начала инспекционных поездок в лагерях Германии санитарные условия стали «превосходными», но до лета 1915 года практически ни в одном лагере не было бань.

Российский делегат А. Д. Арбузов выделил ряд наиболее непригодных для проживания лагерей Германии, среди которых были Альтенграбов, Бромберг, Дёмхольм, Игольдштадт, Кёнигсбрук, Кюстрин, Лаубан, Ингун-Клостер, Стендаль, Тондерн, Нейссе, Шнайдемюль, Халле, Хаммерштайн, Тухель (Тухоль) и некоторые другие. Было отмечено, что по сравнению с 1914 годом положение в лагерях в целом улучшилось. Однако факты, приведенные в протоколе заседания, ужасали. Как правило, военнопленные размещались в землянках, деревянных или дощатых бараках без пола и почти без печей, иногда – из рифленого железа. В подавляющем большинстве лагерей отсутствовали отопление, освещение, вентиляция, часто – окна. Эпидемии, скудная еда приводили к высокой смертности, люди спали на прогнившей соломе, зараженной грибком, высока была скученность¹⁶ . Пленные ели отбросы, которые находили в мусорных ящиках, хлеб им выдавался негодного качества, с примесью всякого «снадобья», включая деревянные опилки. Частыми были случаи смерти от голода. Ни в одном из лагерей принятые германским и австрийским командованием нормы продовольственного обеспечения не соблюдались.
Специальное внимание было обращено на бесчеловечное обращение с военнопленными как в лагерях, так и в рабочих командах. «Всюду удары прикладами, плетьми, – заявлял российский представитель, – малейшее нарушение правил укрощается резиновой плетью, которыми снабжены все служащие лагерей», пленных привязывали к столбу веревками на несколько часов при любой температуре, в Кёнигсбруке их заставляли «бегать с тяжестями на спине весом 10 килограммов», «ставили на колени на битый кирпич в течение двух часов», «иногда применяли натравливание собак по пяткам пленных».

       Жуткие факты обращения с пленными в австрийском плену были приведены в специальном приказе генерала А. А. Брусилова по VIII армии от 7 августа 1914 года. Бежавший из австрийского плена младший унтер-офицер Н. Ница в плену строил бараки, полотно железной дороги, работал в шахте по двенадцать часов. Затем он попал в венгерский лагерь Эстергом-Табор, где условия содержания под открытым небом были таковы, что наиболее слабые военнопленные в количестве 2 700 человек в короткий период умерли от истощения и простуды. Около двухсот пленных, заподозренных в заболевании холерой, были сожжены вместе с сараем, в котором их разместили¹⁷ . Особо изощренным способом «усмирения» заключенных в немецких и австрийских лагерях было подвешивание на столбах, обтянутых колючей проволокой.
       Гаагская конвенция запретила принуждать подданных противной стороны принимать участие в военных действиях, направленных против их страны или союзников. Германское право подтверждало это положение, но признавало определяющую роль «военной необходимости и безопасности государства» по сравнению с общепринятой нормой. Однако уже в августе 1914 года в Германии было объявлено о привлечении военнопленных к работам в лагерях, на лесных вырубках, позже – на дорожных и земляных работах, сельскохозяйственных работах, а затем большинство из них перевели в «рабочие команды». Вскоре труд военнопленных стали использовать на шахтах, в чугунолитейной и сталелитейной промышленности, на железных дорогах в оккупированных областях и в тылу¹⁸ .
       В мае 1917 года список работ для военнопленных в Германии был значительно увеличен – вступил в действие тот самый «закон военной необходимости», который требовал «самосохранения нации». Время работы было увеличено до размеров светового дня, обед постановили доставлять на рабочие места, чтобы не терять времени, вознаграждение было дифференцировано с целью повышения производительности труда. Самые тяжелые и опасные для здоровья отрасли производства обслуживались пленными. Работали они и в прифронтовых областях, и в зоне боевых действий.
       Чрезвычайная следственная комиссия располагала фактами массовых отказов работать против своей страны и ее союзников на военных, судостроительных и других заводах Германии и Австро-Венгрии. Наиболее крупные партии пленных отправлялись на заводы Круппа. Многие их них, чтобы избежать работ, подвергали себя самоистязанию и членовредительству.
       В Австро-Венгрии уже в августе 1915 года военным министерством был издан циркуляр, предписавший использование пленных на работах «военно-оборонительного характера». Вначале их приглашали исполнить эти работы за денежное вознаграждение, а в случае, если военнопленный отказывался от работ, военный министр Австро-Венгрии предписал ряд устрашающих мер – от убеждения и угроз до применения «палочных ударов и подвешивания к столбу». В отношении «наиболее упорствующих», то есть тех, кто «своим примером или устным воздействием вызовет среди товарищей открытое возмущение или упорное массовое сопротивление», разрешалось применение расстрела¹⁹ .
       Для многих русских военнопленных, оказавшихся на работах на линии фронта против российских войск, приказ германских и австрийских командиров работать был равнозначен приказу умереть. Так, пятьсот человек из лагеря Терезиенштадт, отказавшись работать на линии фронта, под угрозой расстрела «по православному обычаю» переоделись в чистое белье и выстроились, чтобы принять смерть. Офицер при виде спокойно стоявших и безропотно ждавших смерти пятисот человек был настолько поражен, что не привел приказ в исполнение, а отправил их под арест на две недели в конюшню.
       В Чрезвычайную следственную комиссию в Петрограде среди множества других поступила информация о казни трех русских солдат и одного унтер-офицера на австрийско-итальянской границе, на перевале Брегисер. Сюда для строительства оборонительных укреплений против наступления итальянских войск 26 мая 1915 года под предлогом отправки на работы в частные хозяйства были переправлены русские военнопленные. Вся тысяча военнопленных солдат и унтер-офицеров отказалась от работ. Предпринятые австрийской охраной меры вначале были обычными в таких случаях – морение голодом и подвешивание к столбам группами по десять-двадцать человек. Поскольку эти меры желаемого результата не давали, начальник партии пригрозил всем расстрелом. Через два дня на перевал из Инсбрука прибыли сто тридцать учеников подготовительной офицерской школы юнкеров под командованием капитана Пильца. Пленных построили, они стали готовиться к смерти, «творя молитву, крестясь и кладя земные поклоны». Шестьсот человек из этой группы не выдержали морального напряжения и согласились работать, а остальных продолжали морить голодом в течение четырех дней. Еще двести солдат из подвергшихся испытанию голодом не выдержали. После этого всех унтер-офицеров стали подвешивать к столбам на два часа в течение двух суток, после чего увели в неизвестном направлении.
       1 июня оставшиеся двести военнопленных, не согласившиеся работать на линии фронта, были построены вдоль шоссе. Унтер-офицера лейб-гвардии Измайловского полка Федора Лунина и еще пятерых солдат поставили перед строем и задали им вопрос: будут ли они работать? Вслед за отказом Лунину завязали глаза, «он перекрестился, положил земной поклон и, вытянув руки по швам, стал ждать смерти». Его и троих солдат – Филиппа Куликова, рядового 193-го Свияжского полка, Ивана Катаева, рядового 47-го Украинского полка, и Ивана Иванова Тимофеева, рядового 324-го Клязьминского полка, расстреляли. Четвертому солдату сохранили жизнь, поскольку большинство присутствовавших при казни согласилось работать²⁰ .

Рядовой Колпаков, расстрелянный германским офицером
в августе 1915 года на французском фронте
за отказ исполнять военные работы против Франции

Рядовой 193-го Свияжского пехотного полка Филипп Куликов,
расстрелянный австрийцами за отказ
рыть окопы на итальянском фронте

Рядовой 324-го Клязьминского пехотного полка Иван Тимофеев,
расстрелянный австрийцами за отказ
рыть окопы на итальянском фронте

Рядовой лейб-гвардии Измайловского полка Федор Лунин,
расстрелянный австрийцами за отказ
рыть окопы на итальянском фронте

       Определением Святейшего Правительствующего Синода память этих мучеников-героев была увековечена в церквах, где они были прихожанами. А на площади Тирольского города Бренненбад был поставлен деревянный крест с надписью: «1 июня 1915 года здесь умерли четыре русских нижних чина. Мир и покой!»²¹ .
       Нередкими были случаи членовредительства и даже самоубийств. Рядовой 11-го Сибирского стрелкового полка Андрей Рожин на итальянском фронте, не будучи в силах переносить истязания, перерезал себе горло ножом и скончался на глазах у своих товарищей²² .
       В Чрезвычайной следственной комиссии сохранилось такое письмо, пришедшее из Германии: «Мы, русские военнопленные в Германии, со слезами молим нашу матушку родимую не забывать своих сынов, томящихся в неволе, терпящих в плену обиды и унижения, голод и издевательства. За тебя, ненаглядная, мы подвергаемся гонению, биению, у раскаленной печи стоянию, к столбу привязыванию, подвешиванию, на земле распинанию, собак травлению... Многих ты, родная, увидишь в лике исповедников, мучеников за тебя, погибших не честною смертью в поле, а в бусурманской земле, не пожелавших отречься от тебя. Твои сыны остались верными тебе, родная, до конца. Но ты их не забывай, поддержи их хлебом; не дай им погибнуть от голода, мать родная, дай нам силы дожить, увидеть, взглянуть на тебя, ненаглядная, Русь Святая! Просим с умилением тебя: помни своих сынов в неволе и в молитвах святых их помяни!»²³ .
       Во многих лагерях пастырская деятельность православных священников была запрещена, что являлось нарушением международных норм содержания военнопленных. Там, где отношение немецкой администрации к пленным было благожелательным, были разрешены церковные службы русского священника²⁴ .
       В официальном пропагандистском издании германского генерального штаба о положении в лагерях Германии, изданном в 1916 году, какая-либо информация о положении православных военнопленных, об отправлении ими религиозных обрядов, о мерах германской лагерной администрации в этом направлении вообще отсутствует. В то же время подробнейшим образом освещен вопрос об исполнении международных норм в отношении католиков, протестантов, иудеев, магометан. В том случае, когда в лагерях отсутствовали священники этих конфессий, администрация лагерей обязана была приглашать их из тех мест, где они проводили службы²⁵ . В германском лагере Цоссен была построена мечеть, так как там были сосредоточены все пленные магометане. С жителями Кавказа магометанского вероисповедания представителями лагерного начальства проводились пропагандистские беседы, во время которых им предлагали землю в Турции за измену родине.

Мусульмане за богослужением в лагере Цоссен

       Православных священников не хватало, как правило, они разделяли участь других военнопленных. В журнале «Вестник пленных» так описывали празднование Пасхи русскими пленными в лагере Фридрихсфельде в 1915 году. При полном отсутствии богослужебных книг (кроме Евангелия в русском переводе) в дощатом бараке, служившем церковью для пленных французов, без священника, собрались в Великий четверг «хор, доктора и другие», захватив свечи, три маленькие иконки, раздобытые среди русских пленных и Евангелие. Пасхальный стол был скромен: «три пайки хлеба, изображавшего кулич, имевшееся яйцо окрасили суриком, служившим для грима в нашем театре, написали на нем буквы «Х В», порезали сыр и ветчину, купленные в лавке пленных, приготовили селедку»²⁶ .
       Германская сторона, получая от английских, французских, бельгийских международных и общественных организаций претензии по содержанию военнопленных в своих лагерях, в феврале 1915 года провела силами своих Обществ Красного Креста обследование ряда лагерей. В них принимали участие представитель Швейцарии Г. Адор, атташе испанского посольства в Германии (он представлял интересы русских военнопленных) Роланд и представители Бельгии. Комиссия осмотрела ряд лагерей (Франкфурт-на-Одере, Кросен-на-Одере, Губен, Магдебург, Торгау-Цинна, Торгау-Брикенкопф, Цоссен, Кёнигштайн, Гарделеген, Сене, Гольцминден, Графенвер, Регенсбург, Лехфельд, Ингельштадт, Мерсебург) и установила, что недостатки первого периода «практически устранены». Однако «русскими» лагерями в этом списке были только Франкфурт-на-Одере, Кросен-на-Одере и Губен; в остальных лагерях содержались англичане, французы, бельгийцы, положение которых находилось под постоянным контролем собственных правительств, международных и общественных организаций.
       Комиссия отметила хорошее состояние бараков, наличие отопления, освещения, достаточного количества воздуха в помещениях и даже соломенных матрасов, подушек и одеял. Офицеры в генеральском чине имели отдельные комнаты, прочие офицеры размещались по несколько человек. В Кёнигсбруке из пятнадцати тысяч европейских военнопленных умерли только шестьдесят три человека. Там имелись обширные бани, хорошие кухни, регулярные прогулки на свежем воздухе. Работали иностранные военнопленные либо в лагере, либо на прокладке городских мостовых, либо на сельскохозяйственных участках. В Цоссене для французского офицера-скульптора была устроена мастерская. Религиозные потребности военнопленных удовлетворялись регулярно, для чего лагерное руководство привлекало духовных лиц из ближайших окрестностей. При лагерях работали магазины для снабжения людей необходимым бельем, прочими вещами. Пленные старшие офицеры получали от Германского военного управления по 100, младшие чины – по 60 марок в месяц. Жалобы, поданные пленными офицерами из европейских стран, в случае противоречия реальному положению дел и постановлениям Гаагской конвенции рассматривались военной администрацией²⁷ . Материалы обследования были представлены на Стокгольмской конференции германской стороной.

Богослужение для иудеев в лагере Хаммерштайн

       Первая Стокгольмская конференция проделала огромную работу, изучив все материалы обследования лагерей. Результатом ее работы стал комплекс положений и правил об условиях содержания военнопленных обеих сторон, получивший неофициальное наименование «кодекса военнопленного». Было решено ввести службу справок, обмен списками, наладить почтовые сношения, медицинско-санитарный уход, своевременную доставку посылок и распределение пожертвований, удовлетворение духовных нужд. В лагерях постановили организовать комитеты помощи военнопленным и смешанные комиссии как органы внегосударственного контроля за условиями содержания людей. Постановления конференции были приняты к исполнению правительствами и приобрели значение международно-правовой конвенции. Это был первый акт международно-правового урегулирования вопроса о военнопленных²⁸ . Заключительный протокол был принят и подписан через полгода, на II Стокгольмской конференции в мае 1916 года.
       Следует отметить, что проблема положения военнопленных в лагерях других государств Европы не была столь острой, как это было с русскими в Германии и Австро-Венгрии или офицерами и солдатами из этих стран в России. Шовинистический угар не проник столь глубоко в общественное сознание народов западнее Рейна, а количество военнопленных исчислялось десятками тысяч (например, англичан в плен попало всего 25 тысяч), а не миллионами. Широкая общественность этой части Европы чрезвычайно близко к сердцу приняла материальные тяготы и духовные страдания своих соотечественников, попавших в плен.
       После Стокгольмской конференции активизировалась русская знать, проживавшая в Европе. В апреле 1916 года группа русских аристократов из Лозанны и Уши во главе с баронессой М. А. Будберг, княгиней А. А. Голицыной, княжной И. Л. Урусовой, русским консулом в Лозанне А. Н. Макеевым решила обслуживать лагерь Цвикау в Саксонии. Затем ее деятельность распространилась еще на двадцать два лагеря в Германии и Австро-Венгрии, лазареты в Гейльбронне, Ульме, лагере Геттинген. Созданный ими Комитет помощи русским пленным отправлял посылки с продуктами, бельем, одеждой, обувью. Военнопленные получили буквари, молитвенники, иконы, календари, книги, около ста тысяч книг Нового Завета и Псалтири.
       Продолжали действовать и другие благотворительные организации. В начале войны в Стокгольме в системе РОКК по инициативе российского посланника в Швеции А. В. Неклюдова был образован Русский комитет для оказания помощи военнопленным и пострадавшим от военных действий. В составе комитета насчитывалось до двадцати девяти человек, работали польская и латышская секции. Вначале комитет принял на себя функции наведения справок о военнопленных и частных лицах и оказания материальной и денежной помощи заключенным в лагерях. Затем обязанности комитета и размах его деятельности расширились: появился отдел посылок и учебно-просветительный отдел, который занимался изданием и перепечаткой популярных брошюр и учебников для лагерных школ, библиотек, курсов. К 1917 году Комитет обслуживал сорок лагерей в Германии и Австро-Венгрии, проводил их обследование, выделяя наиболее неблагополучные²⁹ .
       В Швейцарии в период с 1914 по 1916 год было создано несколько комитетов для помощи военнопленным и пострадавшим от войны. В Берне действовал Центральный комитет помощи во главе с профессором Райхесбергом и секретарем, американским гражданином русского происхождения М. Оберутчевым. Вначале в его поле зрения находились все русские, оказавшиеся в Швейцарии на момент начала войны, и шесть лагерей военнопленных и интернированных. С октября 1915 года деятельность комитета распространилась еще на шесть лагерей.
       В Лозанне работал Комитет по оказанию помощи русским и сербам, пострадавшим от войны. Среди жертвователей в кассу комитета были М. Оберутчев, редактор американской газеты «Русская земля» М. Степанов; средства поступали также из Комитета под покровительством императрицы Александры Феодоровны, от Общества друзей русских военнопленных в Нью-Йорке. Аналогичный комитет работал в Цюрихе. В Женеве с 27 октября 1915 года развернул деятельность Комитет помощи военнопленным русским евреям, в числе активных членов которого были барон Ротшильд, Дрейфус-Бродский и другие влиятельные лица³⁰ .
       После февральской революции по инициативе князя Львова, тогда уже главы правительства, была развернута широкая кампания в прессе о положении русских военнопленных в лагерях Европы, результатом которой стало создание центрального органа, объединившего всю работу в этом направлении, – ЦК по делам военнопленных при Главном управлении РОКК. Постановление Временного правительства об этом было опубликовано 30 марта 1917 года. Впервые за весь период войны проблема российских военнопленных за рубежом была поставлена на государственный уровень. В состав ЦК были включены представители Военного министерства и МИД, МВД и министерств финансов, торговли и промышленности, земледелия, путей сообщения и юстиции, представители РОКК.
       Для работы в ЦК были привлечены все крупные общественные организации. Интересы офицеров и солдат представили делегаты от Петроградского гарнизона. Однако за короткий период существования либеральной России в положении военнопленных ничего не изменилось. К осени 1917 года созрела идея созыва первого Всероссийского съезда представителей учреждений и организаций помощи военнопленным. Именно тогда Н. Жданов возглавил его оргбюро. Съезд открыли 18 октября, а последнее его заседание совпало с октябрьским переворотом. Впервые в обсуждении судьбы русских пленных за рубежами страны приняли участие представители государственных структур: МИД, Генерального штаба, Военного министерства, Главной квартиры Верховного главнокомандующего, ЦИК советов, а также советов обеих столиц – Московского и Петроградского.
       Кардинальные перемены в правовом и материальном положении военнопленных стали возможны только после октябрьского переворота. Большевистские структуры в Германии и Австро-Венгрии проводили постоянную работу по «большевизации солдат» в лагерях. Угнетенное моральное состояние, физическое измождение, тоска по родине – все эти обстоятельства использовались агитаторами. Этот аспект проблемы достаточно широко освещался в советской исторической литературе. До 90 процентов русских военнопленных составляли выходцы из крестьян и рабочих центральных и сибирских губерний.
       Надежды на мирный труд, которыми поддерживали себя русские военнопленные в лагерях на чужбине, не оправдались – сразу после возвращения им пришлось пережить еще большие испытания в кровавом море гражданской войны или вновь оказаться на положении военнопленных – уже в большевистских лагерях. Официально страны – участницы войны после заключения перемирия поставили вопрос о военнопленных в Добавлении к договору о перемирии между Россией и Болгарией, Германией, Австро-Венгрией и Турцией от 2(15) декабря 1917 года³¹ . Согласно этому договору и договору между Россией и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией от 3 марта 1918 года, пленные обеих сторон подлежали обмену и отправке на родину.
       Детали этого процесса стороны оговорили в дополнительных договорах. Все годные к военной службе подлежали отправке на родину «наивозможно быстрее», остальные – «возможно скорее», имущество и часть невыплаченного жалования возвращалась пленным, правительства возмещали издержки на содержание военнопленных в стране пребывания. Интернированным и гражданским пленным предоставлялось право «остаться или выехать в другую страну», остальные возвращались на родину бесплатно³² . Вопрос о возвращении на родину раненых и больных пленных, а также лиц старше пятидесяти пяти лет в течение шести месяцев, был разрешен в конце января 1918 года специальным соглашением между странами-участницами этого процесса. Отпущенных из лагерей переправляли через Швецию, Ригу, Двинск, Барановичи сухопутным путем, водным – через Балтийское и Черное моря и по Дунаю. Восьмая статья мирного договора, подписанного в Бресте, также оговаривала отпуск всех военнопленных на родину. Несмотря на это решение, и в России и в Германии военнопленных до ноябрьской революции 1918 года в Германии удерживали на работах.
       В Советской России в январе 1918 года СНК передал все организации, ведающие делами военнопленных, в отдел мобилизации армии, тогда же было организовано Всероссийское бюро военнопленных. День 5 января был объявлен Днем военнопленного. СНК и ЦК РКП (б) организовали специальный печатный орган – «Газету военнопленного». В апреле того же года декретом СНК была создана Центральная коллегия о пленных и беженцах во главе с И. С. Уншлихтом (Центропленбеж), которая имела соответствующие подразделения на местах.
       В Берлине было создано бюро военнопленных под председательством С. Файнштейна. Тогда же приступила к работе советско-германская смешанная комиссия по репатриации, а через месяц в Германию и Австро-Венгрию из России отправились поезда с продовольствием, медикаментами и обмундированием. В июле 1918 года Всероссийское бюро военнопленных было реорганизовано в культурно-просветительный отдел при Центральной коллегии, приступила к работе советско-австро-венгерская смешанная комиссия. В августе в Вене начала работу комиссия попечения о русских военнопленных под руководством Л. Бермана.
       Гражданская война в России и польско-советская война 1920 года приостановили процесс возвращения военнопленных на родину. Тем не менее, в апреле-мае 1920 года были подписаны двусторонние соглашения между РСФСР и Германией, Венгрией, Италией об отправке на родину военнопленных и интернированных, если они того пожелают.
       О том, почему из 15,5 миллионов россиян (данные на начало 1917 года), мобилизованных на фронты Первой мировой войны, более 4 миллионов (около 29 %) оказались в плену, историки-специалисты почти разобрались. Значительно меньшее внимание было уделено судьбам тех, кто вынес все тяготы военного пленения не только в Германии и Австро-Венгрии, но и в других странах. Журнал «Русский военнопленный», изданный в Москве в первый месяц существования демократической России, на период 1916–1917 годов выявил наличие лагерей военнопленных (кроме Германии и Австро-Венгрии) во Франции, Турции, Сирии, Месопотамии, Болгарии, Голландии, Дании и Норвегии³³ . По советским официальным данным, в Болгарии русских пленных было около 2,5 тысяч, в Турции – около 20 тысяч.
       Впоследствии, после завершения официального обмена военнопленными, эта тема в Советской России вновь стала полузапретной. Память о погибших в лагерях сохраняли только те эмигранты, кто помнил ужасы плена. Так, во Франции при кладбище бывшего лагеря Ла Куртин, где были расстреляны восставшие русские военнопленные вместе со священником Андреем Богословским, в 30-х годах прошлого века была выстроена часовня, где совершались панихиды по погибшим³⁴ .
       Вопрос об их судьбах и судьбах интернированных после репатриации в Россию практически не исследован. Эта задача не стояла перед российскими и советскими государственными и общественными структурами. По большей части их имена забыты.

ПРИМЕЧАНИЯ

       ¹ Киган Дж. Первая мировая война. М., 2002. С. 554.
       ² Воспоминания товарища обер-прокурора Святейшего Синода князя Н. Д. Жевахова. Мюнхен, 1923. Т. 1. С. 8.
       ³ Указ. соч. Новый Сад, 1928. Т. 2. С. 383–384.
       ⁴ Российский Нострадамус. Публикация Игоря Губарева // Родина. № 8–9, 1993. С. 10–13.
       ⁵ Христолюбивое воинство. Православные традиции русской армии: Российский военный сборник. М., 1997. Вып. 12. С. 311.
       ⁶ Там же. С. 323.
       ⁷ ⁷ Головин Н. Н. Военные усилия России в мировой войне. Париж, 1939. Т. 1. С. 128.
       ⁸ Там же. С. 142.
       ⁹ См., в частности, примечания С. Нелиповича к книге А. А. Керсновского «История русской армии» (М., 1994. Т. 4. С. 353).
       ¹⁰ Центральное справочное бюро о военнопленных при ГУ РОКК. Сборник узаконений о привлечении находящихся в России военнопленных на работы и других правил и постановлений, относящихся до военнопленных / Составитель генерал-лейтенант И. А. Овчинников. Пг., 1917.
       ¹¹ Очерк деятельности Всероссийского союза городов. 1914–1915. М., 1916. С. 4.
       ¹² Главный комитет Земско-городского союза. Дополнительные списки мест водворения военнопленных в Германии и Австро-Венгрии. М., 1916.
       ¹³ Р. Гуль. Жизнь на фукса // Белое движение: начало и конец. М., 1990. С. 371–372.
       ¹⁴ Отчет о деятельности Московского справочного бюро о военнопленных с 10 марта 1915 года по 10 марта 1916 года. Пг., 1916.
       ¹⁵ Казем-Бек П. Поездка по Германии во время войны русской сестры милосердия. Пг, 1916. С. 13.
       ¹⁶ РГВИА. Ф. 12651. Оп. 11. Д. 108. Л. 8–9.
       ¹⁷ Там же. С. 75.
       ¹⁸ Там же. С. 134.
       ¹⁹ Чрезвычайная следственная комиссия. Наши военнопленные в Германии и Австро-Венгрии. Пг., 1917. С. 8.
       ²⁰ Чрезвычайная следственная комиссия. Осквернение икон и святынь. Пг., 1916. С. 16– 18.
       ²¹ Чрезвычайная следственная комиссия. Русские в плену австрийцев. Б. м. Б. г. С. 45.
       ²² Чрезвычайная следственная комиссия. Наши военнопленные в Германии и Австро-Венгрии. Пг., 1917. С. 42–43.
       ²³ Там же. С. 49.
       ²⁴ Там же. С. 63.
       ²⁵ Aus deutschen Kriegsgefangenen Lagern. Folge 2. Frankfurt-am-Main. 1916. S. 122–130.
       ²⁶ Три пайки хлеба. Публикация И. Журавской // Родина. № 8–9, 1993. С. 137.
       ²⁷ РГВИА. Ф. 12651. Оп. 11. Д. 101. Л. 47–48 об.
       ²⁸ Жданов Н. Русские военнопленные в мировой войне в 1914–1918 гг. М., 1920. С. 193.
       ²⁹ РОКК. Русский комитет в Стокгольме для оказания помощи военнопленным и пострадавшим от военных бедствий. Stockholm, 1917. С. 31–32.
       ³⁰ Rapports et comptes rendus des comites de secours aux prisonniers de guerre russes. 1914– 1916. Suisse. Б. г.
       ³¹ Документы внешней политики СССР. М., 1959. Т. 1. С. 52.
       ³² Там же. С. 122–124, 174–176, 183–192, 198, 204.
       ³³ Русский военнопленный. М. 1917. № 1.
       ³⁴ Бангерский А. Белеют кресты – это спят герои // Независимая газета. 1998. 5 июня.

Т. Симонова, кандидат исторических наук,
ведущий научный сотрудник Института военной истории
Министерства обороны РФ